Затерянный исток | страница 29
– Люди испокон веков делают так, чтобы им удобнее было брести по свету. К чему осуждать их за это? Ты и сам делаешь много того, что является вмешательством в твою природу.
Жалящий тон Амины и ее оживленные глаза растравили Арвиума. Голос его стал грубее, а оскал беспощаднее.
– Что же?
– То, что раны твои после битв лекари смазывают снадобьями. Что выковыривают из-под кожи наконечники стрел.
– Это иное.
– Отчего же? Просто потому, что так удобно тебе, а удобства других людей ты хочешь пресечь?
– Я лишь хочу гармонизировать то, что вижу.
Раньше Амина редко перечила кому-то не из покладистости, а из-за безразличия. Но каждое неверное движение окружающих, высекая из ее крови огонь, делало грубее ее кожу, а взгляд непроницаемее. Она поняла, что люди не изменятся, придется меняться ей, чтобы стойко идти по избранной тропе. И изменения эти страшили своей неизбежной тишиной, растянутой на годы. И невозможностью возврата в свой разум уже такого далекого прошлого.
– И в этом могут тебе помочь иноземцы?
– Они более духовны.
– А в чем именно заключена их духовность? В том, чтобы оградить себя стенами из запретного и ненавидеть тех, кто не сделал того же? Или в том, чтобы, шагая по грязи, принимать это вместо того чтобы подмести грязь и других за нее наказать?
Арвиум припомнил неясное чувство, охватившее его, когда он вывозил Хатаниш из Сиппара. Чувство сродства с ее похитителем и удобства, пришедшее на смену отторжению. Праздность, с которой мужчины там сидели и попивали настои трав за неспешной беседой, покорила и этого воина. Он принял даже пожизненное обязательство содержать всех жен и их детей.
– Сиппарцы более счастливы. Тебе не понять. Они живут без нагромождений.
– Это выглядит так, потому что ты видел их бытие, проникнув во дворец на день и не углубляясь ни с кем в душещипательные беседы, а лишь переговорив за трапезой с их предводителем, который отгорожен от своего народа стеной прихлебателей. Никто тебе не скажет своей боли. Хотя, быть может, они и вовсе перестали осознаваться с такими-то ограничениями во всем.
– Ты судишь их… Но на чем основаны эти слова? Ты указываешь мне, что я предвзят, но сама вовсе не была там.
Амина молчала, но ее убежденности Арвиум не поколебал. Ей осточертели тучей надвигающиеся ограничения из Сиппара, которые приходили оттуда устными сказаниями и расшитыми платками, которые охотно приобретали знатные женщины Уммы, не понимая, что именно они означают. Осознание, что и на нее пытаются прорасти чужие сдерживания, не вязалось с ослепляющим выходом из отрочества и объемной радостью от непонимания возведенных другими стен.