И настал мир [авторский мир] | страница 10

— Сложите оружие, — сказал Берест. — Мы вас отсюда не выпустим… — И взглянул на часы, показывая, что на этом он желает закончить разговор.

Представитель немцев опять стал доказывать Бересту, что это он, Берест, у него в «клещах»… И неожиданно потребовал, чтобы им дали возможность уйти в район Бранденбургских ворот…

Берест с трудом себя сдерживал. Он был молод, ведь ему было всего только двадцать лет, и он забыл, что он — дипломат!

— Зачем мы пришли в Берлин, — бросил он твёрдо немцам, — чтоб вас, гадов, выпустить?.. Если вы не сдадитесь, мы вас переколотим!..

Немецкий оберст запротестовал:

— Господин полковник! Так не полагается разговаривать с парламентёрами!

Берест его не слушал…

Моряки молчали, жёлтая переводчица нервничала.

Полковник-немец неожиданно заговорил вдруг по-русски, и даже вполне сносно.

— Нам известно наше положение, — сказал он, — и мы хотим сдаться… Но ваши солдаты возбуждены… Вы должны их вывести и… выстроить. Иначе мы не выйдем!

— Нет! — ответил Берест ему. — Не для того я пришёл в Берлин из Москвы, чтобы выстраивать перед вами своих солдат… Даже если вас две тысячи, а нас двести человек…

Задерживаться дольше не имело смысла. Берест козырнул. Неустроев — тоже.

Солдат-переводчик и Неустроев, следом за Берестом поднимаясь по лестнице, слышали, как «полковник» Берест сердито бормотал про себя: «Гадюка! Гадюка!»

Немцы, оставшиеся в подвалах рейхстага, сдались той же ночью, к утру.

Переговоры о их сдаче вёл с ними уже старший сержант Сьянов[29].

Немного утихло, и мы начали осваиваться в рейхстаге, разбираться в его бесконечных лестницах и переходах. В большом, уходящем под самый купол зале заседаний — светло. Купол пробит, и над ним ничего, кроме неба, нет… А внизу — нагромождение камня, кирпича и обвалившиеся балконы… Лазишь, как по холмам.

Потом, по тёмному коридору, заставленному «чучелами» закованных в латы рыцарей, перехожу в другую, не тронутую огнём часть здания. Она лучше сохранилась, но и здесь те же пробитые стены и пахнет гарью. Пожилой, с большими усами автоматчик развалился в кресле.

Пока лишь успел отоспаться: грязен и небрит. Один только автомат, приставленный к креслу, чист. Но как он сидит!.. Во рту у него толстая, надолго свёрнутая самокрутка.

Глядя, как он развалился в кресле, я не мог удержаться, не мог не спросить у него:

— Ну, как дела?..

— Всё в порядке. Сижу в рейхстаге…

Он посмотрел на меня и усмехнулся, понимая сам всю важность того факта, что он сидит в рейхстаге и как он выглядит в своей просоленной пилотке и выгоревшем обмундировании в этом кресле.