– Да… – говорит толстый и чешет нос. – Хороший свадебный подарок ваш Федор преподнес.
Его увезли в морг злые, сонные врачи. Нигде не любят работать в четыре часа утра. Я смотрел, как его заворачивали в черный полиэтилен, и думал – как он красиво танцевал. Как ангел по облакам. Стройный, изящный, вскидывал руки, запрокидывал голову, и рассветное солнце алело в его золотых волосах.
Красоты он был неописуемой. Глаза ореховые, а ресницы смоляные, все думали – красит. В прошлом то ли балетом занимался, то ли гимнастикой, никто не знал толком, но двигался роскошно. Он нас собрал, он придумал, что нас трое – коньяк с лимоном и шоколадом.Пить не обязательно, главное чтобы был. Коньяк – это он, золотисто-коричневый, благородный, выдержанный, в белых рубашках и ботинках-броуги. Шоколад – смуглая Танька с родинкой около носа, ну а я – лимон. Кислый, сочный, почти альбинос, зато без меня – невкусно.
Коньяк, кстати, вместе с лимоном и шоколадкой пришлось отдать ментам. Нам уже без надобности, а они существенно подобрели – особенно, когда увидели, что бутылка запечатана.
– И это все, что вы можете рассказать?
– Ага.
Скажи я, что он танцевать пошел – не поверят, или решат, что тайком ширяюсь. Оно мне надо? Хватает того, что я видел. А я видел много. Слезу, блеснувшую в уголке кошачьего глаза видел. Изгиб белой шеи с яркой бусинкой жемчужной сережки в мочке уха видел. И как солнце взорвалось ему навстречу, принимая в жаркие объятия – тоже видел. Только-только занялся рассвет, небо было красоты неимоверной: у горизонта прожаренное, розовеющее облаками, дальше всполохами – розовое, синее, пурпурное, а над нашими головами ярко синее, с пирамидами темных туч. Все это я видел, но ментам рассказывать не буду. В слова такое не облекается, да и им в протокол надо записать про то, что голова как арбуз, и ботинки-броуги, и телефоны его семьи.
С семьей его ни я, ни Танька не общались. Мы о нем вообще ничего не знали, кроме имени и места работы. Даже должность непонятна. В социальных сетях не сидел, телефоном пользовался редко, и фотографироваться не любил. А вот это обидно, черт: фоток совместных нет. Надо у Таньки спросить.
Растолкал Таньку, вызвал такси и повез ее домой. Танька проснулась и снова начала реветь. От нее кроме «Федя, Феденька!» так ничего и не удалось добиться. Хотелось влить в нее валерьянки, но я не знаю, что ей можно-то сейчас. Сдал с рук на руки маме, сказал вкратце, что случилось и уехал.
