– Ниче мы не гоним, смотри, – и она включила первый канал. Из телевизора неслись слова: "мобилизация", "фашисты", "Украина", "президент и верховный главнокомандующий", "взять в две недели Киев", "война на месяц".
– Пи…дец, приехали, – проговорил Серега, одним махом осушил бокал и плюхнулся в кресло. – Это что же с бизнесом будет? Все договоры нах…й, накрылись медным тазом теперь? Я так долго выбивал эти договоры, на такие условия пошел, на какие раньше в жизни бы не согласился, там одних откатов половина, я же их уже отдал с авансов, а закупку сделал на свои, с поставщиками уже рассчитался, думал окончательным расчетом перекрыться. А теперь что выходит все, никаких расчетов, война все спишет? Я же, бл…дь, в жопе теперь! Танька, налей еще вина.
– Сережа, это правда? – очень серьезно спросила Танька. – Ты заплатил уже поставщикам? Ты чего, дурак совсем?
– Сама дура, они отказывались отгружать, что я мог сделать?
– Бл…дь, придурок ты, Сережа, совсем что ли?
Тут на кухню прибежали дети и начали галдеть и просить, чтобы им дали поесть.
– Ну, папа твой поможет, что теперь поделать, – примирительно проговорил Серега. – Че теперь-то, не я же эту гребаную войну придумал.
– Папа поможет, конечно, что ему остается делать, если зять такой тупой, – сказала Танька и пошла варить детям кашу.
Серега предложил мне вина, но я отказался. Он налил себе еще бокал и выпил его маленькими глоточками, как лекарство. Ему было плохо.
– Тань, мы наверное поедем. Что-то уже ничего не хочется, – сказала Натка и тяжело вздохнула.
– Да ладно тебе, мы уже закончили семейные сцены. До вечера побудьте – вместе легче. Сегодня все равно никого никуда не призовут, а я Димке позвоню, договорюсь. Завтра Серегу отправлю за справками, что он по слабоумию никуда не годится. Только мне он и нужен, дуре такой. Так мне и надо, – и Танька, уже захмелевшая, начала плакать. Серега подлил себе еще немного вина и, насупившись, уставился в телевизор. Я вышел на террасу и сел в кресло-качалку. Через открытое окно были слышны негромкие Танькины всхлипывания.
– Чего ты плачешь? – спросила Натка, – он же с тобой останется, никуда не денется.
– Ты думаешь дураки никому не нужны? Еще как нужны. Вот уведет какая-нибудь молодая сука и останусь я одна с двумя детьми.
– Я же не идиот, понимаю с чьей руки ем, че ты, дура, истеришь опять.
– Правильно, если вздумаешь уйти, то голым уйдешь!
– Наташ, скажи ты ей, чтобы прекратила уже. Сейчас уже дети испугаются.
