– А зачем тебе знать правду. То, что помнишь – то для тебя БЫЛО. А было оно наяву или не было – не имеет значения. И наши, как ты говоришь, штучки – лишь небольшая, ну очень небольшая замещающая коррекция.
Велиал снизал плечами, будто извинялся.
– Люди сами себе придумывают прошлое, соотносят со своими желаниями. Допустим, вспоминают что-либо важное, но пресное, серое, размытое – а так хочется вкусного, яркого, незабываемого. Так хочется вместо труса выглядеть героем, вместо малодушного бегства изобразить мудрый тактический отход. И, в каждодневных воспоминаниях подсознательно, нечаянно, в пресное добавляется соль, в серое – краска, в размытое – четкость и контраст. Придумав себе обновленное прошлое, человек сам начинает в него верить, рассказывает о нем ближним, пишет мемуары… Между прочим, мемуаристов считают самыми отъявленными вралями.
– И где я лгал себе?
– Ну, раз уже зашел у нас такой разговор, а для трехмерного мира, ты умер… Я приоткрою завесу над некоторыми твоими ложными воспоминаниями, создавшими тебя настоящего.
Я заворожено смотрел на Велиала. Было страшно, хотя в посмертном, бестелесном состоянии, человеческих эмоций я испытывать не мог.
– Начнем с убитого по твоей милости кота. Ты всегда думал, что его разодрали бродячие собаки, но кот остался жив и, спустя много лет, мирно издох. Ты сам для себя придумал его страшную смерть, а потом стал в нее верить. Придуманную тобой иллюзию ты стал воспринимать как бывшую наяву реальность. Ты сам создал себе воспоминание.
Я уставился на Велиала. Тот хитро подмигнул.
– Теперь самое сладкое и стыдное воспоминание, которое ты пронес через всю жизнь. Ты им тешился и мучился. Я говорю о школьнице Алине из общежития. Так вот: между вами НИКАКИХ отношений – кроме дружеских – НЕ-БЫ-ЛО.
– Как, не было?!
– Так, НЕ БЫЛО, – передразнил Велиал. – Это проделки Елизаздры, то есть Ирки. Ее идея. А ты – совсем не извращенец, а белый и пушистый старший товарищ.
Я шумно выдохнул, обессилено откинулся на спинку кресла.
«Что еще расскажет?».
– Ну, и САМОЕ важное! – Велиал выдержал театральную паузу, даже, казалось, приосанился. – Тимура ты не убивал. Ты его хотел спасти, но не смог. Он сам утопился.
– Нет! Я помню, как ненавидел Тимку, как нырял под него, хватал за ноги; как тянул его на дно, и держал из последних сил, пока тот не перестал трепыхаться. А потом бежал по берегу, звал на помощь, и боялся, чтобы не подумали на меня.
– Совершенно верно! За одним небольшим исключением: охватив за ноги, ты его не тянул на дно, а поднимал со дна. Ты его спасал! Но очень-очень хотел утопить. А когда он погиб, то тебе очень хотелось думать, что это ты – отчаянный мститель! – ты его утопил за причиненные страдания, за насмешку над первой любовью. Казнил. Да еще и приговор зачитал перед казнью. Ты ОЧЕНЬ хотел, чтобы ТАК БЫЛО!
