– Что с Верой будет дальше?
«Какое мне, мертвому, дело до нее – живой? Нет никакого дела».
– Ты прав, – сказал Велиал. – Мало ли горя в кошачьей судьбе. После аварии она так и не оправится; бросит университет, уедет домой к родителям. Помутится рассудком, будет страдать пограничным расстройством личности. Умрет в одиночестве, в сорок два: больная, нищая, никому не нужная. Но себя не вини – такова ее судьба. И вообще, она для того родилась. Она была важным, но промежуточным звеном. Сейчас – отработанный материал. Не стоит об этом. Гораздо интереснее твоя подружка – Ирина.
***
– Никакая она мне не подружка, – огрызнулся я. – Так…
«Все в той паршивой жизни – ложь! Никому нельзя верить. Хорошо, что умер».
– То, что ты Елизаздру не разгадал – не удивительно. Она хорошая актриса, во многом сильнее Касикандриэры: не одну роль сыграла, не одного соратника Лучезарному доставила. Я бы назвал тебе пару имен – КОГО именно – но загордишься, что в их числе оказался.
Велиал многозначительно кивнул на потолок.
– Кстати, она не единожды появлялась в твоей жизни. Помнишь, тот юношеский грех, во время учительства в школе, помнишь девочку в общежитии, которая к тебе в кровать прыгала – это воспоминание, тешащее и терзающее тебя всю жизнь, тоже Елизаздра подарила.
Я уставился на демона:
– Этого не может быть! Я случайно попал в школу, где училась Алинка. И на фирму пришел, когда Ирка уже там работала.
– Случайностей не бывает. А насчет последней…
***
Велиал взмахнул рукой. Одна из стен каминной залы растаяла. Я увидел сгорбленного, одетого в хлипкий плащик мужчину, бредущего по мокрой улице.
Одной рукой страдалец придерживал отвороты плаща, которые норовил разъять порывистый ветер, во второй держал дерматиновый портфель, набитый тетрадками и книгами.
Я знал, что он – это я – в прошлом. Он – учитель истории. Он идет со школы и очень расстроен очередным конфликтом на уроке в выпускном классе.
Он корил себя за несдержанность и неумение сглаживать острые углы в общении с малолетними циниками, для которых нет ничего святого. Этот конфликт стал последней горькой каплей, переполнившей чашу его терпения.
Завтра же – завтра! – он напишет заявление, и уволится со школы. Пойдет сторожем, курьером, дворником, лишь бы больше не видеть ехидных ухмылок новоявленных фашистов – членов какой-то молодежной националистической организации, одной из многих, которые как грибы после дождя начали плодиться в столице. Завтра, завтра он напишет заявление…
