Дядька затянулся, раздавил окурок в пепельнице. Сел за стол напротив меня.
– Чего нос повесил, студент? Всё будет хорошо!
– Вас послушал – жениться расхотелось.
– А ты не спеши. К девушке своей присмотрись. Как её?
– Майя.
– Постоянно забываю. Майя-Майя… Греческая богиня, мать бога Гермеса. Присмотрись к этой богине. Она девушка разумная. Такого олуха, как ты, наставит, обережёт, станет опорой, – дядька шмыгнул носом. – Но лишь до определённой поры. Понял?
Я кивнул.
– Дальше сам думай … Собирайся, подвезу к автостанции.
Забрал сумку, накинул куртку, перекрестился на маленький образок Серафима Саровского над дверями. Дядька заметил, покачал головой, но ничего не сказал. Он – атеист, посмеивается над дедом и мамой, но её подарок не запрятал, повесил над входными дверями в квартиру – чтобы оберегала от недобрых гостей.
Ехали молча. Я смотрел на замирающий в поздней осени город и думал, как люблю дядьку. Наши неприличные приключения и общая тайна ещё больше сдружили. Я им гордился.
Когда уже прощались возле автостанции, дядька обнял, прижался щекой.
– В Городке не чуди. Времена теперь смутные. Меня попрут, чувствую. Придут молодые, злые, которые моё поколение пустят под откос. Учись сам решать свои проблемы.
– Сделаю, как говорите. Не подведу.
– Надеюсь. Ну, будь, студент! – сказал дядька, легонько стукнул в плечо, повернулся и пошёл к машине.
Уже открывая дверцу, оглянулся, помахал рукой:
– Привет мамке!
– Передам!
Газонул, лихо развернулся, помчал готовиться к вечерним гостям. Я не сомневался – будет гостья. Молодая и симпатичная. С иными дядька не водиться.
Когда отъезжал на рейсовом автобусе от Киева по житомирской трассе, ещё не знал, что больше в столицу Советской Украины не вернусь.
Через месяц с небольшим она перестанет существовать. Как и Страна.
Глава восьмая
23 ноября 1991. Рейсовый автобус «Киев-Городок»
В нагретом автобусе разморило. Уютно, как в другом измерении, отделённом от нудного дождя потустороннего мира, от его забот.
Пробовал читать, как всегда в дороге, но от сумрака глаза слезились. Отложил книгу, отмежевался веками и от автобусной реальности, вошёл в свою, суверенную, размышления над которой наполняли душу Канта священным трепетом.
Однако мои размышления наполнены печалью. Во мне сплошной клубок непримиримых сущностей, редко пребывающих в согласии. Прям батальное полотно, где ни постоянства, ни чести, ни совести.
В раннем детстве, когда лишь только осознал себя частичкой мира людей, мама поучала, что каждый человек, как и я, состоит из двух частей – тела и души. Тело даёт природа через родителей, а душу вдыхает Бог. Потому своенравное тело должно слушать мудрую душу, чтобы двойственный человечек был хорошим мальчиком. После маминых поучений я баловаться не перестал, но уже мог определить: это тело шкодничает, а душа потом сожалеет и просит прощения.
