– И жизнь хороша, и жить хорошо! – как писал Владимир Владимирович. Ладно, пойду, приоденусь, а ты пока колбасы и сыра нарежь, фруктов наложи да консервы открой. Всё в холодильнике.
Дядька подморгнул, вышел.
Как мало нужно для счастья, – думал я, нарезая колбасу. Но, это как сказать – мало. Дамочка шикарная! Зачем она пришла? Полюбила дядьку? Он хороший, мой дядька, весёлый. Даже симпатичный. Однако вряд ли такая краля на его весёлость повелась, на седину и мешки под глазами. Елене Сергеевне нужно СВОЙ вопрос решить – тут её красота и молодость вроде капитала, вложенного в будущее. Они с Майей одного поля ягоды. Той тоже дядька нужен, а я – как переходной мостик, соединительное звено.
Вот и получается: в свои двадцать два никому не нужен. Кроме мамы. Да ещё Ани… Был. Два года прошло, а жалею, что оттолкнул, побоялся. Кому от этого стало легче? Физичке? Учителям? Миру Евиных детей? Им безразлично. И что это за мир, который сквозь пальцы смотрит (вроде судит, но понимает – дело житейское) на визиты замужней аспирантки к профессору, на загулы педагогов по вонючим общежитиям, зато смертным грехом считает дружбу с тринадцатилетней девчонкой, до которой дотронуться страшно.
Где та грань, отделяющая любовь от греха? Если прислушаться к покойному деду, то в ЛЮБОЙ любви нет греха, а всё, что делается без любви – греховно. Но мне ли рассуждать о высоких материях? Мне ли, ночующему в объятиях пьяной шлюхи, разящей потом и шпротами. Я стал КАК ВСЕ, дозволенного не переступил. Тогда почему на душе так тошно?..
Дядька появился неожиданно, надушенный, в фирменных джинсах – прям Дон-Жуан. Помог сгрузить приготовленное на подносы. Мы пошли в гостиную, где обнаружили буколическую картину.
Дамы мирно беседовали. Елена Сергеевна доказывала несостоятельность советского планового производства, а Майя, присев на стульчике напротив, благодарно слушала. Однако чувствовалось: Елене Сергеевне не особо комфортно, как и Майе – неожиданная встреча рушила их планы, приводила в смятение.
Дядька это заметил, беззаботно закаламбурил, пригласил размещаться за столиком. Выпили за знакомство, затем – за прекрасных дам, затем ещё и ещё. После первых бокалов напряжение размякло: мир наполнился красками, дядькины анекдоты стали остроумными, а девичий смех звонким и безопасливым. Время летело незаметно. Когда часа через два дядька позвал меня на кухню, все любили друг друга непритворной любовью.
Прикрыв двери и закурив, дядька начал с главного.
