– Праздник. Алкоголь.
– Мне? Я и не собирался. Я вообще ничего не отмечаю.
– Это похвально.
Хотя что «похвального» в том, что в его жизни нет праздников? Вот так ляпнешь что-нибудь на автомате, а потом думаешь – что сказал-то?
Чтобы хоть как-то объяснить эту странную логику, я добавил:
– Ну, я тоже.
– У вас нет семьи? – Эрик сразу напрягся.
– Да нет, почему. Есть. Но я как-то…
– Мм… – он кивнул рассеянно, явно занятый какой-то мыслью.
– Ладно, спрашивайте, что хотели.
– Это личное, – помощник качнул головой.
– Ну так и спросите. Я ведь могу не отвечать?
Помявшись, он выпалил:
– А у вас родители родные или приёмные? Извините.
Я даже улыбнулся в ответ на его смущение – такое непривычное на фоне армейской бесцеремонности.
– Родные.
– То есть они…
– Ага, мутанты.
– Мм. Мои вроде были нормальные.
– Мои вообще-то тоже.
– Вы же сказали…
– У меня нормальные родители. Хоть и мутанты.
Когда до него дошло, щёки тут же покрылись бледно-розовым румянцем.
– Извините, я… Я не это имел в виду.
– Ничего страшного. Так и что? Ваши – обычные? Есть предположения, что вызвало мутацию?
– О… Я не знаю. То есть мне так кажется. Ну, всегда ведь отказываются.
У меня наконец-то щёлкнуло в голове – все детали встали на место. Действительно, частое явление, когда у обычных людей рождается генномодифицированный ребёнок – есть разные теории почему, но всё это на уровне предположений, – и они тут же пишут отказ.
Сто двадцать лет назад, когда всё началось, большинство таких детей убивали. Потом стало помягче: оставляли где придётся, иногда даже не в безлюдном месте, а на пороге церкви или больницы, хотя не факт, что там бы такого взяли. В Данбурге все крупные улицы названы в честь благотворителей, которые объявляли вознаграждение за младенцев «с отклонениями» и устраивали для них специальные приюты – почти все действуют до сих пор. Впрочем, я так думаю, что на самом деле меценатов было больше, но – многие исчезли втихаря, и никак не узнать, зачем они собирали детей. Главное, что платили, а остальное никого не волновало.
В наше время шанс, что ребёнок окажется генномодифицированным, остался прежним: одиннадцать процентов вероятности у обычных людей, сто – у двух мутантов, и восемьдесят два, если генномодифицированный только один из родителей. При этом следует учитывать, что не все способны иметь детей и далеко не все мутации совместимы с жизнью, так что засилие «уродов», как пишут в листовках борцов за чистоту человеческого вида, планете не грозит. Хм, как же нам повезло жить в цивилизованное время, когда нас уже официально признали отдельной расой с такими же правами, как у других. Можем стоять с Эриком посреди кабинета и спокойно разговаривать вместо того, чтобы прятаться по катакомбам от радикалов с топорами.
