Тем более предыдущие три недели выдались довольно тяжелыми. Угрозы Ларе, к счастью, начались и закончились одним единственным случаем с обливанием (если только эта не в меру самостоятельная женщина ничего не скрыла), но беспокойство Диму полностью не отпустило. Он переживал за Лару. Не на шутку переживал. Наверное, только сейчас, отстранившись, уверившись, что проблема решена, он был готов признать насколько.
Пусть тот истец (до имени он так и не допытался, разумеется), действительно оказавшийся глупцом с мировоззрением братка из девяностых, не подумал о повсюду натыканных в Москве камерах видеонаблюдения и засветил в кадре личико, чем облегчил Ларе и победу в процессе, и дальнейшую защиту от любых посягательств, Диме тем не менее было спокойнее, пока Лара ездила в его машине и компании от одной двери к другой.
Казалось, ему в целом было спокойно, только когда она находилась рядом.
В их последнюю встречу, продолжая про себя опасаться за ее безопасность, он расспросил Лару о планах на праздники. Он не ожидал, что она останется в Москве, как не ожидал, что его первой реакцией на полученный ответ станет сильнейшее желание позвать Лару с собой.
Он сразу же подумал, как хорошо она отдохнула бы, как наверняка радовалась бы возможности пообщаться с его отцом на профессиональные темы, какой умиротворенной выглядела бы с накинутым на плечи пледом, утонув в мягком диване-качалке, размомлевшая от вина и непривычно насыщенного кислородом воздуха, согретая веявшим от пламени костра теплом. Как хорошо было бы ему вместе с ней.
Тогда он промолчал, но притворство перед собой прекратил. Он больше не верил, что ему достаточно того, что у них есть с Ларой сейчас.
Оставалось разобраться, что с этим, не то чтобы внезапным озарением делать.
Они пробродили по лесу не меньше получаса прежде чем отец смиренно признал, что грибных мест обнаружить не удалось и возвращаться домой придется с пустыми руками. Дима, впрочем, налюбовавшись сиянием переливающихся в свете утреннего солнца растений и наслушавшись задорно щебетавших птиц, уже не жаловался на ранний подъем. Во взрослом возрасте он редко вспоминал, как легко и необходимо радоваться природной красоте.
С середины апреля стояла теплая погода; деревья давно обзавелись молодыми листьями, а трава вовсю зеленела — свежесть и живописность весны были наглядны и ощутимы; он сам, проникнувшись атмосферой, почувствовал себя помолодевшим и успокоившимся, обновленным. Умиротворением пропиталось тело, в голове, упорядочившись, прояснялись мысли, и с любой тревогой, запримеченной на поверхности сознания, хотелось поскорее разобраться.
