Это не вопрос; он констатирует факт, и он запугивает меня таким тонким способом, что ни один прохожий этого не заметит.
Каким видом магии он владеет? Или, может, это вообще не колдовство. Это лицо человека, который полностью контролирует свои эмоции.
Тип демона, у которого, вероятно, вообще нет эмоций.
Это могло бы объяснить, почему он так быстро меняет язык тела.
Но если он думает, что я буду его добровольной игрушкой, он, должно быть, совсем меня не знает. Возможно, у меня и отсутствуют воспоминания, но я знаю, что я не из тех, кто позволяет другим ходить вокруг да около.
Я выпячиваю подбородок.
— Мы с Джейсоном друзья.
Он хватает меня за руку, впиваясь пальцами в мою нежную кожу, и толкает меня к стене. Я ахаю, когда моя спина ударяется о твердый камень. Обе его руки располагаются по обе стороны от моего лица, когда он наклоняется так близко, что я вижу его потемневшие глаза сквозь очки.
— Ты не дружишь с Джейсоном. Ты ни с кем не дружишь, пока я не скажу.
— Боже, ты так много всего контролируешь, Эш?
Он обхватывает рукой мою ключицу. Он твердый, не позволяет мне двигаться, но не перекрывает подачу воздуха.
Его рот находится в нескольких сантиметрах от моего, когда он угрожает глубоким тоном.
— В последний гребаный раз, я Ашер.
Я собираюсь заговорить, когда движение справа привлекает мое внимание. Несколько студентов проходят мимо нас, открыто глазея на эту сцену.
С их точки обзора, я стою на одной ноге, другая слегка согнута. Ашер почти прикрывает меня спереди, и его рука обхватывает мое горло. Понятия не имею, выглядит ли это кокетливо или угрожающе.
Но опять же, Ашер только кажется мне угрожающим.
Я кладу обе руки на его футболку. Твердые мышцы пульсируют под моим прикосновением, когда я пытаюсь оттолкнуть его.
Он не двигается. Ни на сантиметр.
— Люди пялятся, — шиплю я.
— С каких это пор тебя это волнует?
— Конечно, меня это волнует.
— Нет, не волнует. Перестань валять дурака, Рейна.
— Я не валяю дурака. — я понижаю голос, чтобы никто не услышал. — Я не хочу, чтобы люди видели, как ты грубо обращаешься со мной на публике.
Уголки его губ приподнимаются в ухмылке.
— Ох, но ты не имеешь права голоса в этом, не забыла? Ты моя собственность, и я прикасаюсь к тебе, когда и как мне, черт возьми, заблагорассудится.
Высокомерие этого проклятого человека. Меня так и подмывает врезать ему по горлу, но с его испорченным характером он просто причинит мне боль в десять раз сильнее.
Поэтому я выбираю другой подход. Проглотив все ругательства, я смягчаю свой тон.
