– Объясни, – попросил я ее нежным и спокойным голосом.
Она кивнула, раскрыла рот, но не произнесла ни слова. Запнулась о какую-то мысленную кочку. Я дал ей время собраться с мыслями, понимая, как непросто столь юному созданию рассуждать о столь неприятных жизненных материях. Особенно в то время как ей стоит просто жить и наслаждаться этой странной жизнью. А страдать уже потом. Будет время и причины.
– Понимаешь, – начала она, слегка дрожа от волнения и обуревавших ее тревожных мыслей. – Все началось еще в прошлом классе, когда мы начали готовиться к выпуску. Готовиться к ЕГЭ.
Я понимающе кивнул. К такому масштабному событию всегда готовятся заранее. Нужно успеть намертво вдолбить в головы учащихся, в какие клеточки нужно вписывать данные, какие ручки использовать и прочие важные условности, которые, как думает наше мудрое государство, обязательно помогут детям в их будущей светлой жизни.
– И сначала все было понятно. Привычно, – продолжала она. – Уроки проходили в повседневном ключе, а мы разучивали новые предметы. Но потом…
Она разом притихла. Даже слегка всхлипнула. Или мне показалось?
– Что потом? – осторожно переспросил я ее.
– Ты ведь знаешь… – она начала как будто издалека. – Знаешь, что сейчас принято заниматься с репетиторами?
Я сказал, что знаю.
Эта зараза началась еще с первой волны ЕГЭ, сквозь жернова которой я осторожно пролезал. Тогда разом активизировались многие умные учителя, почуяв невиданную доселе денежную наживу. Я вспомнил, как некоторые из них, отличавшиеся бесчувственным, бессовестным характером, специальным образом давали меньше толковых объяснений на своем уроке, перенося свои бесценные знания на репетиторское поприще. Эдакий своеобразный учебный «донат» – хочешь знать? Тогда плати.
Но тогда подобных людей попадалось немного, да и они особо не высовывались – старая гвардия добросовестных учителей еще давала о себе знать. С тех пор, конечно, многое могло поменяться, но… постойте… неужели?..
– Сейчас нас уже практически не учат в школах, Вадим, – бесцветным голосом начала излагать правду честная и добродушная девочка.
Теперь факты и признания лились из ее сознания ровным неиссякаемым ручьем. Стыд за собственное шаткое положение постепенно рассеивался, растворялся в океане мучительной депрессивной безнадеги.
– Учителей, которые еще хотели нам что-то рассказать о своем предмете, потихоньку выжили, выдавили. Помнишь…? – она назвала знакомое мне имя.
– Помню, – подтвердил я грустным голосом.
