Вообще-то стало широко известной аксиомой утверждение, будто нельзя познать систему, находясь внутри нее. Пытаться-то можно, и даже похвально это делать, но результат получится, как тот портрет, навараканный неким абстракционистом! Знаете же, какими у них обычно портреты выходят? Один глаз глядит из задницы; второго вообще не найти; голова – треугольник, вписанный в ромб; а вместо рук корявые ветки торчат, куда попало! Полная нереальность! Даже нелепость! Может, наркотики на них действуют?
Мой тезис о невозможности познания системы, если находишься в ней, легко понять, чтобы поверить в него, на простом примере, хотя, по большому счёту, это итак доказано самой высокой математикой! Допустим, я оказался в неизвестном мне автомобиле. Всё рассмотрел, всё потрогал, всё изучил, но ведь так и не знаю, какой он снаружи и, тем более, какие у него технические характеристики. Даже не знаю, есть ли у него двигатель под недоступным мне капотом? А если и есть, то какой он – дизель или бензиновый? Потому что о системе я сужу из самой системы! Но из этого следует удивительный и неприятный для нас вывод, будто все мы слепцы, много о себе мнящие, а любое наше миропонимание лишь незначительно увязано с реальностью!
Мучительно тянулись десятые сутки. Кому не приходилось бывать в реанимации, тот вряд ли знает, что и как там происходит. Впрочем, и тот, кто там побывал, моих проблем бы не понял, ибо у меня всё происходило, как говорят мои врачи, индивидуально и очень долго.
Уже на вторые сутки я пришел в сознание, и с тех пор всё, что происходило вокруг меня, видел, слышал и понимал. Да! Поначалу было тяжело, потом было дурно, но мои мозги работали вполне нормально. Даже голова моя, которая до этого сильно кружилась, в какой-то степени пришла в норму, кроме памяти, и неплохо соображала.
Сутки проходили за сутками, но для меня они мало что меняли. Бесполезного времени оказалось достаточно, чтобы и день, и ночь пытаться представить, чем всё это для меня закончится? О многом я тогда передумал, хотя более всего – о нашем с тобой прошлом и будущем, которое просто обязано быть!
Говорят, Черчилль, отвечая на вопрос об источнике своего долголетия, ответил примерно следующее: «Просто я стоял лишь тогда, когда не мог сидеть, а сидел лишь тогда, когда не мог лежать». Если следовать его логике, то я пребываю в самом желанном для Черчилля состоянии, способствующем, стало быть, и моему долголетию. Разумеется, это лишь шутка. И Черчилля, да и моя! Однако в моём вынужденном бездействии пора отыскать хоть немного рационального или приятного.
