– Я не буду тебе рассказывать про то, как мы познакомились с Толей. Во-первых, вы все знаете эту ужасную историю, которую каждый день я стараюсь забыть, как страшный сон, – начала ехидничать тетя Люба, которая не могла без иронии вспоминать свою молодость. – Но расскажу тебе, что в жизни с ним мне пришлось пройти и огонь и воду и медные трубы, родить красивых и умных богатырей и несмотря ни на что сохранить брак. А брак с дядей Толей Люберецким происходит от слова «брак производства», – она усмехнулась и стукнула по столу мощным кулаком. – Мало того, что он невыносимый бабник, запойный алкоголик, в голове у него ветер и живут еще какие-то тараканы, – глаза женщины зажглись огнем, – уже этого было б достаточно для развода. И когда случился первый его фортель и он бросил меня беременную Матвеем, ушел к молодой девчонке из города, первым делом я побежала к своей матери. Очень мудрой женщине, которая отхлестала меня по щекам, чтоб я проснулась, и объяснила мне одну очень простую вещь о любви.
Я сглотнула плюшку, чувствуя, что предстоит еще больший накал страстей. Вот кому надо было становиться писателем, так живо и натурально выходило у нее повествование. Я будто сама оказалась в этой безвыходной, ужасной для любой женщины ситуации.
– Она говорила: «Тебе, Любка, ни мать, ни отец никогда указом не были, и Тольку своего, паскудника поганого, ты выбрала сама. Хотя тебе все! все до последнего уши прожужжали, что он лихой казак, наплачешься ты с ним, все муки ада испытаешь. А все почему? – Да ты сама сорвиголова!? Уж только мы с отцом знаем, сколько об тебя коромысел было сломано. Поэтому одно тебе скажу, и заруби эту истину себе на носу раз и навсегда: он был кобель и разгуляй до тебя, таким ему в гроб и ложиться. Таким ты его нашла и полюбила, несмотря на материнские и отцовские советы. Теперь терпи! И поверь, Бог не Тимошка, видит с облачков, какие испытания послать, что б ты уразумела в этой жизни. И послал он тебе Толю Люберецкого как главного твоего учителя. С него тебе придется уроки жизненные с домашними заданиями учить. Не поймешь на нем, десять похуже него придут. Так что поплачь-пореви, бабе это правильно. Иначе она в мужика превратится.
– И что ж мне делать, мама? – рыдала я у матери на плече.
– Иди домой и живи, – просто вещала она, успокаивая любимую единственную дочь. – Не вернется – и слава тебе Господи, кому-то другому дурак взбалмошный отошел. Простил, значит, тебя Господь. Отмучилась. Пусть теперь другая пометом ослиным лакомится. Мне скажешь, вместе в церковь пойдем за здравие дурищи свечку поставим».
