Мне нечего было ответить. В Москву я не собиралась. Моя судьба в виде суженого-ряженого не ждала меня пока ни здесь, ни там. Но гадания тети Любы всегда улучшали настроение, кстати, периодически сбываясь. Поэтому я уселась за милый столик, где уже разливался ароматный кофе, чтобы рассказать, кто и зачем ждет меня в Москве и где же мне свить гнездо, если не на Красной площади.
– Знаешь, то, что ты пишешь книгу о любви – это очень хорошо, – начала философски тетя Люба, окончательно забывая про диету Чебурашки. – Любовь такая сложная штука, ее ведь описывают столько, сколько живет само человечество. А все никак описать не могут. Уж и поют про нее, и рисуют, и танцуют. Вон как твоя Плисецкая. А что толку?
Она указала на телевизор.
– Включишь зомбоящик – уж там все клоуны телевизионные на разный манер про нее и блеют, и млеют. Старая карга молодого идиота полюбила и родила ему на пенсию циркачки чужих детей. Девчонки-молодухи, у которых еще молоко на губах не обсохло, в трусах и лифчиках, а то и в чем мать родила, – она присвистнула. – Позор рода! Куда мать с отцом смотрят! Опять про любовь ноют. Ну какой дурак их полюбит, если они как последние продажные кошелки уже наизнанку вывернулись, гланды видать? Ну, естественно, такие же беспризорные, татуированные с пяток до макушки, которые матюкаются почем зря, будто в зоне родились. Они, что ли, про любовь что-то знают?
Она подставила красивую руку под красивый подбородок, а другой пододвинула ближе ко мне свежеиспеченные плюшки, пахнущие так, что я забыла про диету Чебурашки и свою заодно.
– Любовь, милочка, это такое слово, которое лучше, как и имя бога в суете не произносить. На этом слове род человеческий стоит и будет стоять. Ибо любить – значит божественное через себя лить и изливать потоком нескончаемым на избранного. – Она внимательно и очень серьезно посмотрела мне в глаза. – От этого слова дети рождаются.
Я поперхнулась и закашлялась. Тетя Люба, похоже, решила рассказать мне об интимной жизни с дядей Толей. А это была тема настолько невозможная для представления моему воображению, в общем-то весьма развитому, что даже пересохло в горле.
Представить себе этих двух рослых, сильных, красивых великанов, вечно пререкающихся, передразнивающихся, словно те попугаи, что сидели у них в клетке, целуясь или, прости Господи, голыми и… – было просто невозможно. Факт рождения четырех здоровых детей оставался как бы фактом, но без логической привязки к дяде Толе и тете Любе.
