– Ладно, ладно! Это шок! – проговорил Николай, шлепая жену по щекам и выгоняя из-под тента снова в дождь, чтоб холодные струи охладили женщину. – Вы ее довели до этого. Совсем оборзели, щенки! Она вас притащила сюда, а вы, проходимцы!!! Родную мать чуть с ума не свели.
Все молчали, понимая, что это правда, и тестостеронные игры зашли слишком далеко.
Первым очухался Кузя: спрятав свои алмазы в заветную сумку, он оделся в полусухую одежду и пошел собирать палатки. За полчаса все три палатки были собраны. Потом он чуть переделал тент, теперь костер не мешал настилу и при этом на огонь не лил дождь.
– На месторождениях живешь в палатках, каждый дурак знает, как их собирать, – почесал затылок Кузя. – С кем мне спать, вожак? – обратился он к отцу, признавая его власть.
– Спи один, африканец! – ответил за него Гриша, пока отец думал.
– Пора ложиться, завтра много работы: на ноги поставить эту посудину и не потерять ритм. Он взял свои скудные вещи, мешок для сна и пошел в свою единоличную палатку.
Николай ухаживал за Марией, которая пришла в себя. Но невероятная тяжесть навалилась на все ее тело, она боялась думать, что будет завтра, если сегодня такое.
Глава 12. Завтра
А завтра и в самом деле было ужасным, но не из-за Кузи… Дождь, холодный шквальный ветер, град, стресс плохо отразились на большом красивом теле Марии Карловны, которое хоть и пробыло всю ночь в теплом мешке со специальными грелками, но его разбил такой радикулит, что Николаю пришлось просить помощи мальчиков и Кузи тоже, чтоб вытащить ее из палатки.
Сыновья никогда не видели мать в таком состоянии. Да она и сама давно не видела себя такой немощной. Она пыталась не кричать, но это было не в ее силах. Кряхтя и нещадно охая, скрюченная от невероятной боли, все еще в трусах, всколоченная и бледная, она на руках сыновей кое-как выползла из палатки.
Надо было б собраться с мыслями, но боль разбила такая, сравнимая лишь с родовыми муками. Тут только мог помочь сильный укол. Мария Карловна через вздохи и проклятья командовала Николаем, где что взять и принести.
– Мать, ну ты ругаешься! – заметил тоже бледный Кузя, разминая ей ступни, пытаясь быть полезным. Мария Карловна и в самом деле ругалась матом так, будто отсидела два срока, но об этом знали только сослуживцы, да и те, кто попадал с ней на особые случаи, где без ругани было не обойтись. В злости и проклятьях Мария Карловна черпала силы до момента, когда иголка шприца вонзилась в мягкое место, добавив чуток боли, но принеся через время долгожданное освобождение, с ним же пришло опьянение. Братья смотрели с ужасом на эту картину, где мать почти умирала в нестерпимых мучениях и как мученица и грешница проклинала весь божий свет и то, на чем он стоял. Такой, с черным взглядом, в котором тонули и тут же вылезали самые черные черти, они ее не знали. Ведь при них она никогда не ругалась даже обычными общепринятыми выраженьицами. Дети даже ни разу не видели, как ссорятся родители. Все происходило либо за стенами дома, либо вне их глаз и ушей.
