Мы опять замолчали под потемневшим небом. Солнце совсем закатилось за скалы, после жаркого дня пришла благословенная прохлада. Я знал, что в пятьдесят шестом чеченцам и ингушам отменили все ограничения, правда, без права возвращения. А в пятьдесят седьмом они смогли поехать на Кавказ. Берта Яковлевна кивнула, когда я сказал об этом.
«Да, так и было, в пятьдесят шестом. И бабушка Билкис сказала дочери и внуку, что хочет умереть на родине. Что там сделал Исса, в какие он кабинеты сходил, но бумагу на возвращение получил, еще за год до того времени, когда ингушам разрешили ехать на Кавказ обратно.
А потом было начало сентября. Красиво, как всегда здесь ранней осенью. Было очень тепло, по-летнему. Мы с Иссой в последний раз взобрались на тот «сундук» на скалах, смотрели на заходящее солнце. Он говорил, что обязательно за мной вернётся, сделает и мне документы и увезёт меня к себе в деревню. Говорил, что раз их отпускают, то скоро и нас реабилитируют.
А наутро он уехал. Со всей своей семьей, с мамой Зарой и бабушкой Билкис, которая хотела умереть на родине. А мы с Фридой остались вдвоём в нашей землянке. А ближе к зиме я замуж вышла, за Ваню Марьясова, нашего одноклассника. Очень он меня любил, ещё со школы. Исса его ревновал жутко ко мне, даже подрались они раз, но потом друзьями стали. Часто мы даже втроём гуляли. Да, жизнь такая странная штука…
А потом всё было, как у всех, ничего интересного. Иван забрал меня к себе в дом, а Фрида переехала к тёте Марте в её развалюшку, и Иван всё время её чинил. А в мае родилась Вера – так моя жизнь здесь и сложилась. Работала: то на ферме, то, вахтой, в ваших Шахтах, поварила, и каждый свой отъезд из Красных камней отмечала у комендантов. Уже все смеялись: мол, какие вы фашисты, давно пора всё это отменить. А отменили только в семьдесят втором, мне тогда было… да, тридцать пять. Повёз нас с Фридой муж Ваня на следующий год на нашу родину, в Карпёнки. Волновались мы очень, когда ехали, ведь так далеко никогда не выезжали, с тех пор как нас выслали. Веру, конечно, с тётей Мартой оставили. Приехали поездом, да на перекладных от Саратова добрались до села, до речки Ерусланки. Ходим по селу и не узнаём ничего. Дошли до речки Ерусланки, сели на бережку, плачем. Фрида и говорит мне: «Поехали, Берта, домой?» Так я и поняла, что дом наш уже тут, в Красных Камнях. Вернулись и больше туда не ездили.
Вы, пастор, наверное, хотите меня спросить про Иссу? Ничего я о нём не знаю, кроме того, что он добрался до своего Кавказа. Писал он мне. Да только замужем я уже была. И Верочка… В общем, не сложилось. Дом мой теперь здесь, и мама тут похоронена с Ренатой, и Фрида. Да, Фрида умерла в восемьдесят восьмом. Пневмония, осложнения. Замуж она так и не вышла, схоронила всех наших бабушек, потом выучила Отто Францевича, который вернулся с «трудармии», молитву служить; он стал нашим первым старостой общины. А я уже учила Генриха… Так что – не всё зря, да пастор?»
