Мамед был старше меня лет на десять и, как большинство наших полевиков, не успел дожить до пенсии. Этот человек являл собой ярчайший пример того, насколько внешняя форма может не соответствовать внутреннему содержанию. Во-первых, он был красив, особенно в молодости, какой-то грозной, разбойничьей красотой.
Когда я его в первый раз увидел, то едва удержался от восхищенного возгласа: Господи! Вылитый разбойничий атаман с большой дороги! За несколько месяцев работы в тундре Михаил оброс волосами. Иссиня-черная грива жестких волос крупными волнами падала на спину и плечи. Такими же волнами шла пышная черная борода и сливающиеся с бородой усы.
Черные, огромные, с восточной раскосинкой глаза смотрели из-под сросшихся бровей с неодолимо властной силой. Кожа на лице была смуглой до черноты. А между бородой и усами изредка сверкали ослепительно белые зубы. Такая внешность могла быть только у восточных владык. Например, у Тамерлана, у хана Батыя или у деда хана Батыя, Чингиза. Когда заканчивался полевой сезон и мы выбирались в Дудинку, то мужики и женщины, столкнувшись с ним неожиданно, шарахались в сторону. Познакомившись поближе женщины начинали липнуть к нему, как заговоренные. Но бабником Мамед не был.
Кроме всего прочего, он был отчаянным матершинником и пьяницей. Под разбойной внешностью пряталась душа, которой мог позавидовать ангел. Чистая душа младенца, органически не способная нанести вред ни одному живому существу на свете.
Я поднялся на кладбищенский холм, заросший кустарником, прошел от входа налево к третьему могильному ряду. Возле пятой по счету могилы я остановился. Могильный холм с прошлого года просел в ногах. Сваренный из трехмиллиметрового железа памятник заржавел и покосился. Мавлетдин Бадретдинович Бадретдинов было написано моей рукой на пластинке из нержавейки. Покосилась и ржавая металлическая ограда.
Досадуя на себя, я достал из кармана конфеты и положил на провалившуюся рыжую глину могильного холмика. Поправив памятник и оградку, я мысленно дал себе клятву, что завтра приду сюда с лопатой, кистью и банкой масляной краски. Могила друга не должна выглядеть запущенной.
День стоял пасмурный. Юго-западный ветер низко над головой нес серые лохмы облаков, свистел в железных прутьях оградки. Занятый своими мыслями, я не сразу обратил внимание на странный световой отблеск за кустарником к северу от кладбища.
Выглядело так, как будто в низинке работала сварка. Но голубоватый, пульсирующий свет не был мертвым и жестким сиянием электрического разряда. Он был странно мягким, живым, как будто за завесой веток пряталось огромное живое существо, обладающее необыкновенно мощной аурой.
