Мысли синего червя с белой полосой на боках
Синий червь с белой полосой на боках замедлил свой ход и мягко остановился у входа в тоннель. Его упругие ложноножки, подкованные сотнями железных гвоздей, при торможении вытянулись вперед и немного в стороны, гася инерцию от быстрого движения, заелозили о железные прутья, проложенные вдоль пола и, спазматически дернувшись, закрепили непомерную тушу существа, встав в специальные пазы. Червь тяжело выдохнул и распахнул боковые сфинктеры. Потекла толпа.
Из густой желтовато-коричневой полутьмы внутренностей выскакивали, торопясь на работу, сотни людей, разбивая телами бастион из желающих проехать дальше. Они торопились, отпихивая локтями друг друга, наступали на ноги и старались не смотреть в глаза. Пока пассажиры менялись местами, червь тяжело дышал, сплевывая тугую слизь, и косился правыми центральным и нижним глазами на платформу, не желая придавить какого-нибудь торопыгу жесткими складками своей шкуры. Нельзя сказать, что животное было особенно добрым или услужливым, но, выведенного в сумраке депо, а затем дрессированного в течение несколько лет лучшими укротителями метро зверя приучили заботиться о людях, копошившихся в его внутренностях каждый день на протяжении более 30 лет. Вероятно, его учителя хотели, чтобы он принимал пассажиров за собственных детей или какую-то особую свою часть, но так не произошло. Червь всегда четко разделял себя, людей, тоннели и платформы. Феномены окружающего мира в его сознании никогда не смешивались друг с другом. Разве что в недолгие пересменки, когда червь сворачивался глубоко под землей в своей норе, ему начинало мерещиться, что бетон, сталь и кормушка гнезда №1889/266 БУ Депо Лихославы за долгие годы приобрели печать его идентичности. Ведь, в самом деле, он столько времени лежал в прохладном мраке, переосмысливая происходящее изо дня в день, пока возница лазал под его грузным брюхом, проверяя подковы и целостность рогового покрытия.
В первую очередь червя волновало время. Когда он был маленьким коконом, часы и минуты текли густые, как патока, размазавшись по окружающему миру. В каждой пылинке, игравшей в лучах лампы, и в каждом движении воздуха сосредотачивалось множество смыслов, значений и тайных знаков, совмещенных и сплетенных в единое переживание. Нельзя сказать, что он их понимал, скорее, чувствовал всем своим телом. Это было ощущение значимости, весомости сущего. Да, именно так, и его очень не хватало в настоящем времени, где червь стал большим и прожил под землей долгую жизнь. Впрочем, в этом заключался и определенный парадокс – кроме того всеобъемлющего чувства зверь мало что помнил. Последние воспоминания начинались как раз примерно тридцать лет назад, когда его бока натерли синей краской и пустили по каждому боку длинную белую полосу. Это было странно, тем более, что внутри себя червь почему-то верил, что у него было детство (да и как бы он возник в этом мире – сам по себе?) и, наверное, друзья и родственники. Впрочем, их он тоже не помнил. Иногда, когда выдавалась минутка постоять рядом с другим червем, зверь хотел спросить об этом собрата, но отчего-то каждый раз смущался и хранил молчание, как и его товарищ. Да и думать-то было особо некогда. Разве что во время стоянок и ночного отдыха. Когда в черве находились люди, управляемому цветовыми сигналами и возницей существу было сложно на чем-то сосредоточиться кроме бега.
