Боком, осторожно переступая с ноги на ногу, будто боясь его разбудить, я двинулся по коридору. Выкрашенная сто лет назад дверь была не заперта. Я приоткрыл её наполовину, протиснулся между ней и двухъярусной кроватью – не отпускала мысль, что я могу быть замеченным. В комнате было мало света и много пыли. Затхлый воздух пропах чем-то потерянно-недоеденным. Оба окна были плотно зашторены. Ткань занавесок полиняла и выцвела. Дневной свет пробивался только через окно, выходившее на ту же сторону, что моё и кухонное. А вот проём восточного окна был темнее. Я обернулся на приоткрытую дверь, почти уверенный, что увижу на пороге Сэмика. Смертельно бледного, с испариной на лбу, спешащего проверить, кто ходит по его территории. Конечно, старика не было. Он сидел мертвецом в коридоре и не собирался двигаться с места. Тревога, которую я испытывал, глядя на фотографию, стала реальной. Вот я и оказался в том самом доме. Как во сне я обошёл круглый стол и приблизился к окну. Развёл в сторону занавески, прислушиваясь к шороху петель на гардине. Стекло оказалось заклеено жёлтыми газетными листами. На уровне моих глаз – перекладина креста из синей, неаккуратно наклеенной, изоленты. Все это выглядело как флаг над кораблём старика, никогда не покидавшим гавань.
Я не знал, хочу ли срывать слой пыльной жёлтой бумаги, обнажая изменённый за десятилетия вид. На стыке двух листов значилась дата – ноябрь 76-ого. Я отогнул уголок под номером страницы и едва успел различить пыльное, серое стекло, как в коридоре раздался грохот. От неожиданности пальцы с хрустом оторвали край листа. Показались чёрные, покачивающиеся от ветра, ветки. Еле касаясь пола, я двинулся к двери. В запахе комнаты начала улавливаться гнильца прелой листвы. Ближе к порогу воздух будто отсырел и стал холоднее. Спрятавшись за дверь, я выглянул: лампочка в коридоре мерцала, то освещая, то снова забирая в тень упавшее тело старика.
На какую-то долю секунды мне показалось, что я смотрю в будущее.
Для подготовки обложки издания использованы художественные работы автора.
