Дверь за несостоявшимся сожителем и «папой» захлопнулась, и Кир, удовлетворенно ухмыльнувшись, посмотрел на Олесю. Несмотря на ее испепеляющий взгляд, он знал, она и слова поперек ему не скажет. Хотя… даже этот взгляд был непозволительной наглостью с ее стороны. Слишком уж она оборзела, раз уж вздумала строить какие-то мутные схемы за его спиной, манипулировать хорошим его отношением к ней, пытаться решить свои проблемы за его счет. Пора было спустить девицу на землю. Пусть только ее этот «мачо» уберется отсюда подальше, а уж он, Кир, подсуетится, чтобы проблем на обнаглевшую «давалку» навалилось столько, что и она думать забыла об обустройстве личной жизни.
Первый шаг к этому был уже сделан — в виде звонка кому следует, с напоминанием о том, что «кто не работает, тот не ест». Хорош ей прохлаждаться дома и строить несбыточные мечты, грозящие порушить далеко идущие планы серьезных дядь в погонах. И на второй шаг он ей намекнет, пусть потрясется от страха за высокую вероятность лишиться прав на ненаглядную доченьку. Мало будет, он и третий, и четвертый шаг предпримет.
— Слушай, я вот, и правда, думаю, — подойдя к Олесе почти вплотную и, медленно оглядев ее с ног до головы, издевательским тоном произнес Кир, — нельзя оставлять ребенка рядом с тобой. Возле тебя же постоянно крутятся уголовники, разные темные личности…
— Ты про себя сейчас говоришь?! — не выдержав унижения, Олеся с вызовом взглянула на опера. В душе кипело возмущение. Да эти «темные личности», о которых Кир отзывался с высокомерным пренебрежением, были в тысячу раз чище и порядочнее его, выглядевшего приличным только снаружи. Гнилое нутро было спрятано далеко от людских глаз.
Взгляд Кира постепенно изменился. Из него исчезли веселые искорки, вызванные казавшейся ему смешной издевкой, на смену им пришел могильный холод и темнота. Его карие глаза потемнели, черный зрачок почти растворился, слившись с остальной радужкой. Все лицо являло собой застывшую маску.
— Че?! — Верхняя губа опера дернулась в попытке сдержать хищный оскал. Он навис над девушкой, вынуждая ее отшатнуться.
Олеся, помня о том, что наверху дочь, и не желая провоцировать опера, опустила глаза и тихо, нарочито вежливо попросила:
— Кир, пожалуйста, уходи.
Тот еще несколько долгих секунд нависал над ней, а потом кивнул и довольно сказал:
— То-то же, — отодвинувшись от Олеси, давая ей возможность выпрямиться, добавил: — И помни, опека не дремлет. Натравлю их на тебя, будешь знать.
