Настя затихла, перестала всхлипывать, а потом тихо, так тихо, что Олеся едва ее расслышала, прошептала:
— У нас с ним все хорошо было, мы дружили. А потом его родители запретили ему со мной встречаться, потому что у меня брат сидел, — она подняла голову, уставилась в ночной сумрак невидящим взглядом и, помолчав, добавила: — У него семья порядочная, а я им не ровня, — по телу ее пробежала судорога, и она тяжко вздохнула. — У меня брат — зэк.
— Ты думала, что если отдашься ему, то что-то изменится? — печально, с сочувствием спросила Олеся, искренне сожалея о том, что девочка так заблуждалась, и в то же время радуясь, что ничего не случилось.
— Я думала, — Настя снова замолчала, будто собираясь с мыслями, и, рвано вздохнув, продолжила: — я думала, что если он будет у меня первым, то это… навсегда, — она перевела заблестевший взгляд на Олесю, — понимаешь?
— Понимаю, — та бережно прижала девочку к себе и сама не удержалась от печального вздоха. — Только это совсем не так бывает, Настюш, девочка моя. И не торопись так рано начинать взрослую жизнь. Это отнюдь не так красиво, как кажется. Чаще всего, это мерзко и больно, — еще один вздох вырвался из груди Олеси, — а чтобы не было мерзко и больно, нужно быть уверенным в себе и своем партнере, нужно обоим этого хотеть. Тогда это действительно приятно и красиво, просто волшебно, — она улыбнулась сквозь, к счастью, невидимые в темноте слезы, помимо воли выступившие на глаза.
— Но я же его люблю! — в отчаянии повторила Настя, словно отказываясь верить, что все ее волшебство еще впереди. — Неужели этого недостаточно?
— Иногда и взаимной любви недостаточно, к сожалению. Даже взаимная любовь не гарант того, что из-за нее у тебя вся жизнь не полетит под откос.
В темноте хрустнула ветка, и перед девушками вырос Крест.
— Наговорились? Домой пора, мать волнуется, — бросил он и вновь исчез в темноте, чтобы неслышной тенью сопровождать их всю оставшуюся дорогу домой.
Он был прав, Екатерина Ивановна бродила по двору, поминутно выглядывая за ограду в тревожном ожидании. Увидев заплаканную, подавленную дочь и вымазанного в крови сына с шишкой на лбу, она окончательно растерялась. Лицо ее побледнело, исказилось, отражая все пока еще не заданные, но уже зреющие вопросы.
— Мам, все нормально, — предотвращая возможную панику, Крест поднял руку в успокаивающем жесте. — Давайте спать, — повернулся к Олесе и, приобняв ее за плечи, увел в дом.
Настя же, бросившись на грудь к матери, горько расплакалась.
