— Кир, мне домой нужно… Меня Настя ждет…
— Тем более не теряй времени, раздевайся, — поторопил ее опер и хмыкнул: — Ломаешься, как целка!
Чувствуя, как внутри растет сопротивление, с которым трудно справиться, Олеся вышла из машины, взялась за заднюю дверцу.
— А что у нас с лицом? — притворно удивился Кир, явно наслаждаясь ситуацией и зависимым положением девушки. — Ну-ка, покажи мне всю свою радость от моей компании!
Но, даже если бы Олеся и захотела, то все равно не смогла бы изобразить на лице ни малейшей радости. Это ночью на работе она могла переключаться, а днем она была прежде всего матерью. И сейчас Кир тащил ночную грязь в ее с виду приличную жизнь, в ее тихое семейное счастье. В счастье их маленькой семьи.
Последующие полчаса тянулись слишком долго. Олеся приложила немало усилий, чтобы убрать с лица всю ненависть, которую испытывала к этому человеку, еще больше — чтобы вытерпеть омерзение от его прикосновений, чтобы превозмочь тошноту, когда приходилось «ласкать» его. Когда же все наконец закончилось, ее ждало новое потрясение.
— Дружок твой, Крестовский, — неожиданно спросил Кир, — у тебя живет?
Стоя у машины, он курил и наблюдал за тем, как Олеся вытирается влажными салфетками, упаковку которых он «заботливо» швырнул ей. Видя ее ошеломление, он повторил:
— Что у тебя с ним? Вы вместе? Спишь с ним?
— Что?! Нет! — Олеся была потрясена. — Нет, он просто…
Опер ее не дослушал. Отшвырнув от себя окурок, он распахнул дверцу машины и сел на водительское место. До Олеси донеслось его язвительное:
— Ну, да, конечно, ты же у нас девушка приличная — ни капли в рот, ни сантиметра в ж**у!
Ее затрясло. Несмотря на то, что была поздняя весна, она замерзла. Почти полчаса в полураздетом виде в прохладный вечер заставили кожу покрыться мурашками. Однако сейчас Олеся подозревала, что морозило ее не от температуры окружающего воздуха.
— Короче, пусть продолжает жить у тебя, — приказал Кир, жестом показывая, чтобы она поторапливалась.
— У меня? — эхом повторила Олеся, натягивая на озябшие плечи кофточку. — Но зачем?!
Ответить Кир удосужился только тогда, когда она устроилась на сидении рядом с ним. Порывшись в бардачке, он сунул ей в руки фотографию.
Олеся перевела взгляд на фото, затем снова подняла глаза на опера, спросила растерянно:
— Кто это?
— Дружок твоего Креста, — ответил опер и пояснил: — Валентин Томилин, он же Валет. Тоже не так давно освободился из мест не столь отдаленных.
