С улицы раздаются чьи-то крики и смех. Вечером пятницы в этом районе лучше не высовываться из дома без веской причины, чтобы ненароком не нарваться на пьяную вхлам гопоту.
Они сидят плечом к плечу: она прижала согнутые колени к груди, отчего подол платья полностью съехал на бёдра, а он, напротив, вытянул длинные ноги, почти упершиеся в противоположную спинку кровати. Говорить совсем не хочется, зато хочется пить. Ещё и ещё, пока не захочется упасть или проблеваться.
В ушах слегка шумит, кончики пальцев леденеют, а пол неторопливо покачивается под ними, надеясь убаюкать. Окно не закрыто шторой, поэтому свет фонарей во дворе и желтоватое мерцание луны освещают комнату достаточно, чтобы рассмотреть не только силуэты окружающих вещей. Например, он отчётливо видит родинку прямо над её левой коленкой, и очень хочет провести по ней языком, стоит лишь сделать очередной глоток.
— Я никогда не видела звёздного неба, представляешь? Один только раз выезжала из города, летом, в лагерь, но ни разу за те две недели не догадалась просто поднять голову и посмотреть наверх, — её речь заторможенная, прерывистая, но смысл сохраняется удивительно чётко. Ему вообще страшно произнести хоть слово в таком состоянии, зато становится так просто положить ладонь ей на плечо, заодно наслаждаясь попавшими под пальцы волосами. Они и правда такие же мягкие, как казалось со стороны. — Упущенные возможности. Вся наша жизнь череда упущенных и реализованных возможностей.
Он успевает заглянуть ей в глаза и увидеть в них влажный блеск. Какое к чёрту звёздное небо, когда рядом находится настолько завораживающее зрелище?
Ему хочется много всего сказать. О том, сколько ещё возможностей будет в будущем. О том, что мог бы показать ей то звёздное небо, на которое сам смотрел каждое лето, в деревне, раскинувшись на прохладной и слегка покалывающей голую кожу траве. О том, как все прежние ощущения меркнут перед близостью по-настоящему желанного человека. Но он молчит, находя всё это неуместным. Он ведь пришёл сюда совсем за другим.
В более трезвом состоянии у него и сомнений не возникло бы, что они просто друзья. Родственные души. Почти как брат и сестра.
Молчание совсем не угнетает. Оно ощущается единственным верным решением, чтобы максимально забыть, кто он и что из себя представляет. Словно ничего не происходит. Словно в комнате никого на самом деле нет, и еле слышный шелест — от последних сухих листьев на деревьях, беспощадно треплемых порывами ветра, а не от сминаемого подклада платья.
