Нет, последний не ровня, не чета ни Виктору, ни другому откровенному карьеристу Евгению Степановичу Усватову ("Свой человек"). У Ильи Константиновича в душе есть "святой угол" - напряженные размышления о причинах и уроках минувшей войны, о возможности и необходимости предотвратить новые.
Тут у героя и автора не только общая тема, но и общие творческие муки: "Когда работаешь над книгой, что бы ты ни делал, о чем бы ни думал, ты думаешь о ней, и только о ней, даже когда тебе кажется, что не думаешь...". Это кто говорит - Илья Константинович? Или Григорий Яковлевич? Который из них, озаренный внезапной догадкой, кинулся домой к письменному столу: "бежал, оберегая мою мысль, как оберегают от толчков ребенка на руках"?
Но, увы, в отличие от своего создателя Илья Константинович - не борец. За пределами своего рабочего кабинета или аудитории, где он испытывает душевный подъем от общения с симпатизирующей ему молодежью, ученый постоянно пасует перед натиском то жены, озабоченной его выдвижением на пост декана, то бездарных, но прытких "коллег", которые того гляди и вовсе его "задвинут".
На войне-то он пусть и не бог весть какие подвиги совершал, но то были самые чистые годы его жизни. И размышления Ильи Константиновича о себе тогдашнем и нынешнем приводят на память сходные по ситуации стихи Сергея Орлова "Мой лейтенант":
Я живу в тиши, одетый, сытый,
В теплом учреждении служу.
Лейтенант рискует быть убитым.
Я - из риска слова не скажу.
Бой идет. Кончаются снаряды.
Лейтенант выходит на таран.
Я- не лезу в спор, где драться надо.
Не простит меня мой лейтенант!
...Надо встать, и скинуть полушубок,
И нащупать дырки на ремне.
Встать, пока еще не смолкли трубы
В сердце, как в далекой стороне.
Трубы в душе этого баклановского героя еще слышатся, но - только встанет ли?
Повесть заканчивается картинами его бешеной, по настоянию жены, спешки на свидание с очередным "нужным" человеком и последующего сердечного приступа, едва не стоившего герою жизни. Но: "Смерть не состоялась. Мы возвращались в жизнь, которую мне столько раз хотелось начать заново".
И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго... навсегда.
Виктора же мы в последний раз видим, когда он вроде бы на подъеме - "в сознании тех больших возможностей, которые, как он надеялся, перед ним теперь открывались", после того, как он отступился сначала от старого друга, затем от давнего покровителя (что не помешало Виктору произнести на его похоронах "прочувственную" речь!).
