Европа нового времени (XVII—ХVIII века) | страница 14



Распространение пуританизма, ставшее особенно заметным в 90-е годы XVI в., объяснялось по сути не догматическими разногласиями с господствующей англиканской церковью, а главным образом тем фактом, что эта церковь, вместо того чтобы оказаться в руках самих верующих, а точнее, толстосумов среди них (или, на деле, и богатейших из них, отмеченных провиденциальной печатью предпринимательского успеха), превратилась в инструмент королевского самовластия.

Не находя выхода в официальную политику, пуританизм проявлялся не только в распространении полулегальных конгрегаций, управлявшихся избранными старейшинами — пресвитерами (из «лучших людей» общины) и приглашенными проповедниками. Уже в конце 90-х годов XVI в. в среде пуритан наметились два течения: умеренное (пресвитерианство), приверженцы которого стремились к строго централизованной церкви, основанной на принципе формальной выборности и осуществляющей строгий контроль за «образом мыслей» и поведением верующих, и радикальное (индепендентство), адепты которого выступали за автономность каждой конгрегации, являвшейся высшей инстанцией не только в вопросах отправления культа, но и в вопросах вероучения. Всякая форма принудительно-централизованного единообразия отвергалась индепендентами как «новая форма старой тирании».

Поскольку, как было отмечено, пуританизм не мог противопоставить англиканству принципиально отличного исповедания веры (кроме чисто внешних атрибутов культа: упразднения всех остатков пышного убранства в церкви и одежде священнослужителей, удаления органа, песнопений и т. п.), постольку эта форма религиозного диссента проявлялась главным образом в этике.

Как известно, Макс Вебер усмотрел в протестантской (точнее, кальвинистской) этике едва ли не решающий фактор в процессе генезиса капитализма. Продолжающаяся до сих пор дискуссия вокруг этого тезиса выявила, помимо его общеметодологической спорности, еще и чисто историческую необоснованность притязаний Вебера на универсальное объяснение генезиса капитализма. Несомненно, однако, что сформулированное в XVII в. учение о так называемом «светском призвании» верующего явилось своего рода религиозной санкцией для буржуазной этики в эпоху первоначального накопления.

Согласно пуританскому учению «спасение» верующего совершается не без его ведома и не без его участия. Никто не спасется против его желания. «Избранный» ощущает милосердие божие еще здесь, в земной жизни, преуспевание в этой жизни может служить свидетельством «спасения» в той. Отсюда следовал вывод: чем энергичнее верующий следует своему «земному призванию» — удачливо ведет хозяйство, торговлю и т. п., т. е. чем богаче он становится, — тем очевиднее свидетельство его «избранности». Отсюда такие качества пуританина, как скопидомство, презрительное отношение к бедным, упорство и Целеустремленность в достижении поставленной цели, мужество и неустрашимость. Иначе говоря, пуританизм развязывал силы индивидуума для достижения им индивидуального же блага. От общества лишь требуется невмешательство в эту войну «всех против всех». Пуританин приносит потребности своей плоти в жертву не идеальному божеству, а золотому фетишу. Он живет бедно, чтобы умереть богатым, он отрешается от внешних проявлений богатства ради богатства действительного — капиталистического накопления. Но чтобы удержать у себя деньги как капитал, он препятствует их растворению в средствах потребления. Трудолюбие, бережливость и скупость — его основные добродетели; много продавать — мало покупать — в этом его политическая экономия. Одним словом, этика пуританизма противопоставила потребляющему богатству феодалов производящее богатство буржуа.