С одной стороны, только наличие в деревне огромной массы фактически обезземеленных крестьян может объяснить широкое распространение там не только крупной, рассчитанной на применение наемного труда аренды, но и рассеянной мануфактуры, капиталистической работы на дому[7]. С другой стороны, только возможность найти в деревне заработок на стороне может объяснить, каким образом вся эта масса полупролетаризованных крестьян могла столь упрямо цепляться за свои крохотные наделы (а то и за одни лишь деревенские хижины), предпочитая горький удел «люмпен-земледельца» прозябанию в городах.
Это обстоятельство объясняет нам видимый парадокс: с одной стороны, начиная с последней трети XV в. мы сталкиваемся с несмолкающими жалобами на исчезновение крестьян, непрерывное сокращение их численности; с другой — английская деревня, поскольку она сохранилась (т. е. не была стерта с лица земли огораживаниями), все время полна мелких и мельчайших держателей. Иными словами, видимая непрерывность скрывает от нас действительный перерыв, глубочайший сдвиг в политико-экономическом облике крестьян. Вместо ведущих самостоятельное хозяйство, имущественно независимых йоменов деревню все больше заполняют коттеры — наемные рабочие с мелкими наделами или вовсе безнадельные (отсюда их название).
Однако прежде, чем покинуть пределы деревни, мы должны остановиться еще на одном сельском классе, сложившемся в процессе генезиса капитализма, — речь идет о классе капиталистических фермеров. Три фактора превратили Англию в страну классического фермерства: 1) наличие общенационального сельскохозяйственного рынка; 2) наличие дешевой и легкодоступной рабочей силы; 3) сравнительно выгодные условия аренды благодаря тенденции к застыванию арендаторских рент (арендные договоры нередко заключались сроком на 99 лет) в условиях непрерывного роста цен на сельскохозяйственные продукты[8]. Социальные прослойки, из рядов которых чаще всего рекрутировались представители рассматриваемого класса, были в общем и целом те же, что участвовали в генезисе «нового дворянства». Отличие заключалось в том, что в среде крупных арендаторов чаще других встречались разбогатевшие йомены, с одной стороны, и предприимчивые джентльмены — с другой. Хотя какие-либо статистические данные полностью отсутствуют, но по частным наблюдениям можно заключить, что именно «новым дворянам» принадлежала большая часть арендованной земли. Во всяком случае вторая половина XVI и начало XVII в. — «золотой век» предпринимательского фермерства
