Я медленно приближаюсь к ней, чтобы не напугать, все еще держа Эйдена в смертельной хватке. Последнее, чего я хочу, это чтобы он видел свою мать такой. Мы оба изо всех сил пытались защитить его от этой ее стороны, но ночью она теряет полный контроль.
Это может быть бессонница, депрессия, галлюцинации или невроз. Это могли быть все они вместе взятые.
Что точно, так это то, что с годами ей становилось хуже. Когда я впервые встретил Алисию, она была мягкой и непринужденной девушкой, которая ненавидела быть в центре внимания. В то время она потеряла свою мать в результате самоубийства, а вскоре после этого она попала в автомобильную аварию со своими друзьями, в которой она была единственной выжившей.
Оба инцидента не давали ей покоя, тем более что они произошли близко друг к другу. Однако ее не беспокоили галлюцинации. Она не бродила по коридорам посреди ночи, а потом не рыдала. Или, возможно, она делала все эти вещи, но прекрасно справлялась с их сокрытием.
Алисия всегда была из тех, кто молча страдал, молча разговаривал и молчанием выражал свою боль. Может, эта тишина все-таки душила ее.
Это определенно душило меня.
Ее понятные слова становятся яснее, когда я стою на небольшом расстоянии от нее. Она все еще бормочет, быстро, пропуская слоги.
— Только не моя мать... Я не моя мать... Я не могу быть своей матерью... Я такая, хотя... я такая. Теперь я заплачу. Они придут за мной... Он придет за мной и за ней, и теперь все будет кончено. Со мной будет покончено... со всем... всем... всем... что, если Эйден тоже уйдет в себя? Нет, нет, нет... Я буду своей матерью...Я должна быть своей матерью... зачем ты это сделала, мама? Как ты могла это сделать? Как ты жила с самой собой? Если я это сделаю, все будет кончено? Ответь мне... скажи мне...
Так обычно и бывает. То, что она обычно говорит. Иногда она плачет и рыдает, выкрикивая имя своей матери.
Я пытаюсь понять смысл ее слов, но ее психотерапевт сказал мне, что это бесполезно. Алисия единственная, кто знает, что происходит у нее в голове, и, если я попытаюсь вмешаться, это только ухудшит ситуацию, а не улучшит.
Поэтому я делаю единственное, что знаю. Смягчая свой голос, я зову ее по имени.
— Алисия...
Она замирает, ее бормотание прекращается, но она не поворачивается ко мне лицом. Поэтому я делаю это снова, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно приветливее.
