Это мое наследие.
Где-то по пути Эйден засыпает у меня на руках, его длинные ресницы трепещут на пухлых щеках. Его губы приоткрыты, а крошечные пальчики вцепляются в мою рубашку, как в страховочную сетку.
Я касаюсь губами его лба.
Эйден вырастет таким сыном, которым я буду гордиться.
Глава 2
Джонатан
Я несу Эйдена на руках в его комнату. Его голова покоится на моей груди, и он тихо посапывает, в то время как его маленькие ручки держатся за мою рубашку.
Персидские ковры расстилаются у меня под ногами, а тусклые желтые люстры освещают путь. В залах царит жуткая тишина. Это совсем не похоже на те времена, когда были живы мой дед и мои родители.
Раньше у нас было больше персонала, чем требовалось, и моя мать отчаянно пыталась вдохнуть жизнь в особняк.
Воскрешать мертвых бесполезно. Лучше переориентировать эту энергию на создание чего-то нового и убедиться, что она никогда не исчезнет. Кроме того, тишина — это хорошо. Тишина означает, что я могу слышать, когда что-то идет не так.
Например, прямо сейчас.
Мои ноги медленно останавливаются при звуке хлопающих занавесок балкона изнутри. Марго знает, что нельзя ничего оставлять открытым на ночь, так что это может означать только одно.
Блядь.
Крепко держа Эйдена, я пересекаю расстояние до открытого балкона в конце второго этажа. Я подумываю о том, чтобы оставить его в его комнате, но это займет у меня время, которого у меня нет. Я также не могу оставить его на одном из огромных стульев, стоящих у стен, потому что не верю, что он будет в безопасности.
Мой единственный сын не должен быть в чертовой небезопасности в моем собственном доме, но опасность для его жизни не та ситуация, которую я могу игнорировать. Я тоже не могу его оставить, потому что он никогда меня не простит.
И я не смогу простить себя.
Шипящий звук доносится до меня первым, когда я стою на пороге балкона. Затем следует бормотание: тихое и преследуемое.
Это должно быть нормальным, учитывая, что я был свидетелем таких сцен бесчисленное количество раз раньше.
Это не так.
Отнюдь нет.
Я никогда не привыкну к тому, что моя жена постепенно теряет рассудок. Или к тому факту, что иногда я даже не могу ее узнать. Как в этот момент.
Алисия стоит на каменных перилах балкона, ее хрупкие руки широко раскрыты, когда она движется по краю. Ее белая ночнушка тонкая и доходит до лодыжек. Ткань и ее длинные черные пряди развеваются за ней на ночном ветру.
