– А почему его не достать?
– Потребуется очень сложная операция. В наших условиях это точно невозможно. Нужен профессиональный кардиохирург, и то вероятность неудачного исхода останется высокой. Нужно просто взвесить риски. Если они равноценны, стоит ли вообще делать эту операцию? Есть ещё один вариант, просто подождать и через время посмотреть, как будет развиваться ситуация. В любом случае, я противник взгляда через розовые очки и всегда всё говорю как есть. Ты мужик, тем более воин, поэтому должен меня понять. Это может случиться в любое мгновение.
Я понимаю, что имеет ввиду доктор, говоря «Это». Это может случиться в любое мгновение. А что собственно нового сказал мне этот доктор. Я и раньше знал, что это может случиться в любую секунду. Да я уже несколько лет живу с этим чувством, и оно мне никак не мешало, а наоборот делает ощущение от жизни ярче. Сейчас, когда врач озвучил мне то, что я и без него знаю с меня спадает дрёма, куда-то уходит боль, вид серой палаты и этих страдальцев вокруг перестаёт меня печалить. Мне просто некогда грустить, некогда обращать внимание на мелочи. Нужно сосредоточиться на главном. Успеть бы увидеть её хотя бы ещё раз.
– Я понимаю! – отвечаю я доктору. – наверное вы правы. Поживём увидим…а может быть и не успеем…
Доктор добродушно улыбается увидев мою весёлую реакцию на страшное известие.
– Доктор, я так понимаю, что я теперь без коляски? – спрашиваю я, чтобы сменить тему.
– От неё ничего не осталось, даже колёса разорвало. Это у следователя узнаешь.
– А я получается вообще без вещей? – я осознаю, что лежу абсолютно голый под белой простынью.
– О вещах тебе рано пока думать, ты ещё полежишь здесь, а за это время, может найдём что – нибудь. Мы весь окровавленный хлам разрезаем и чаще всего выбрасываем. С тобой только одна вещичка была, её мы не выбросили.
– Какая? – не могу сообразить я.
– Чётки чёрные круглыми бусинами твои?
– Мои! – радостно хриплю я, а резкий укол в области груди напоминает мне о том, что волноваться нельзя.
– Принесите мне их, пожалуйста!
На утро следующего дня меня перевели из реанимации в общую палату. Здесь койки стояли ещё теснее и плотность народа на один квадратный метр была в два раза выше. В палате стоял спёртый тяжёлый запах и было душно. Меня приткнули возле самой двери, так, что моя кровать загораживала проход, и входящим приходилось чуть отодвигать её, чтобы протиснуться в палату. Здесь не было ни минуты покоя. Постоянная суета, туда – сюда снующие сёстры и санитарки, бесконечный поток посетителей. Мне поневоле приходилось встречать и провожать всех. «Ну и что? – успокаивал я себя – ты же любишь эти столпотворения, поэтому наслаждайся».
