Длинный травил очередной анекдот, когда нас здорово качнуло, а потом тряхануло так, что я завалился на друга. Коньяк из бутылки фонтаном плеснулся вверх.
– Ты чё творишь бля!
Я почувствовал огромную силу, которой меня притягивает к другу, словно он превратился в магнит. В свою очередь Длинного стало тянуть в сторону прохода. Послышался мат шофёра, визг женщины, ещё один толчок, я выдавил Длинного с его сидения и мы оба полетели к противоположному борту автобуса.
– Бля – я – я!
Скрежет металла, грохот падающих тел, отрывистые крики, визги, пикирующие с верхних полок огромные клетчатые баулы, вколачивают, трамбуют всех в одну сторону. С последним упавшим баулом воцаряется тишина, которая через несколько секунд взорвётся криками и стоном. Я зажат между тяжёлым баулом спереди и чем – то твёрдым сзади. Это твёрдое давит мне на рёбра с такой силой, что они вот – вот хрустнут. Я выворачиваюсь и вижу, что я упёрся в локоть Длинного. Вижу его заголённый худой живот, выпирающие рёбра, задранную к верху олимпийку, но не вижу головы.
– Длинный, Слава! – Я хватаю его за руку, тереблю за твёрдый но тёплый живот. Тёплый значит живой. Где – то внизу, освобождаясь из под чьей – то коленки, показывается голова друга.
– Живой? – Кричу я.
– Дай руку, он мне щас шею сломает! – орёт Длинный.
Я хватаю его за руку и пытаюсь изо всех сил подтянуть его к себе. Получается. Длинный выпутывается из клубка рук и ног, оказавшихся под ним людей. Мы, извиваясь как ужи, ползём в конец автобуса, мы ищем свободное место. Сейчас у нас есть преимущество, нет лишних заплетающихся, абсолютно непригодных в этом положении конечностей. Над нами квадратные окна, через которые сейчас можно увидеть только чёрное небо. Сваленный в кучу народ суетится, толкается и чем активнее движения, тем хуже становится ситуация. Они пытаются высвободиться, калеча себя и невольных соседей, вывихивают руки, давят, душат.
Я вижу красную с белым олимпийку Бахи. Он лежит сверху шевелящейся кучи, придавленный клетчатым баулом.
– Баха! – ору я, но Длинный меня одёргивает.
– Не ори! Не создавай лишней паники.
Голова киргиза дёргается, крутится, он пытается понять, откуда его позвали. Значит живой и не в самом худшем положении.
Сверху грохочет, в окнах бледнеют чьи то лица.
– Зажмурься! – орёт Длинный, и тут же хлопок и дождь из мелких стеклянных крошек сыплется на нас сверху. Хлоп – хлоп – хлоп, одно за другим лопаются стёкла.
Кто – то сверху кричит:
