Кофе кончился, в магазин он так и не сходил, поэтому заварил листья мяты в маленьком чайничке. Он наматывал круги по комнате, как когда-то давно в день своего восемнадцатилетия, правой ладонью схватился на левое плечо, а левая ладонь ритмично теребила аккуратно выстриженную триммером длинную бороду.
Семён покусывал нижнюю губу то за левый, то за правый край, что-то бубнил – видимо, это стало его привычкой. Вдруг он остановился у холодильника, достал хранящийся там репчатый лук, одну головку, который он, кстати, никогда не ел, но всё равно хранил на всякий случай.
Бородач приблизил луковицу к лицу и провертел её на 360 градусов, строго по горизонтали, потом обхватил кулаком так сильно, что послышался треск: овощ лопался, заливая горьким соком ладонь. Задумчивое лицо стало яростно злым, пугающе демоническим, но лишь на пару секунд до тех пор, пока выкинутая в открытую форточку луковица не приземлилась на чьё-то припаркованное возле дома авто. Сигнализация завыла, как бешенная пьяная жена, заступающаяся за своего мужа, случайно ударившего собутыльника в челюсть, распивая на троих бутылочку огуречного лосьона.
Рёв сигнализации привёл Семёна в чувства, он принял решение: отправить письмо ровно в том виде, в каком он его написал.
Ответ от отца пришел вот уже четыре дня назад, практически сразу, как и должен был прийти по расчётам. Семен не пропустил уведомление, нет. Он его увидел, но намеренно не стал открывать письмо. В голове за прошедшее время было прокручено множество вариантов ответов на интересующие его вопросы. Если честно, он мало вообще верил в то, что отец ответит на хотя бы один из них или начнёт увиливать. Никогда он не отличался откровенностью.
Все эти четыре дня в перерывах между занятиями и лекциями он неизменно покупал большой стаканчик американо и пирожок с рисом. За таким импровизированным завтраком он сам не мог ответить себе на вопрос, почему ему так трудно и тяжело даётся волевое решение о прочтении письма.
Кофе должен был его взбодрить, помочь в рассуждениях, аккумулировать внутренние ресурсы, но почему-то не помогало. Приходя домой, он раздевался, подолгу смотрел на себя в зеркало, вертясь и разглядывая появившиеся складки. К рабочему столу он вообще не подходил, себя оправдывал тем, что ещё не время, хотя на самом деле просто боялся увидеть то, что сам себе уже давно надумал.
Все эти четыре дня проходили одинаково нервно. На четвёртый день он пришёл домой, разделся, поставил чайник кипятиться, осмотрелся в зеркале прихожей, закрыл глаза, приложил ладони к лицу, будто проверяя, его ли это лицо, после чего направился в ванну.
