- Мы настолько далеки, чужды друг другу, что доносившиеся до меня слова - переложение переложения, интерпретация пересказа.
Я начинаю молотить включенным светильником по столу.
- Я откровенничал с гребанной капсулой, долбанным интерфейсом!
Лампа перепуганно мигает, рассылая в разные стороны сигналы SOS.
- Юбочки, декольте, загорелые коленки, нежный голосок - интерпретация мыслящего рака в свихнувшихся субквантовых мозгах! Эта железяка мне Сильвию Платт читала её голосом.
От светильника отлетает абажур.
- Осторожней, друг мой, - спокойно говорит Рассел, - Вас сейчас током ударит.
Я поднимаю голову от стола с мигающим изувеченым светильником и гляжу на профессора. В вечно сумеречном окне за его спиной вижу свое отражение - взъерошенное, безумное, с черными провалами на месте глаз.
- Да нет никакой лампы, - шепчу я Расселу, - И тока нет.
Я со всей дури бью кулаком по лампе. Кисть пронзает дикая боль. Я ору. Свет на миг гаснет. Я открываю глаза. Смотрю вниз. Стол залит кровью. Рука еще болит, но нет ни раны, ни шрама. Я ухмыляюсь.
- И кабинета этого нет. И города за окном, - тычу пальцем в профессора, - И тебя нет.
- Я - есть,- серьёзно возражает Рассел.
- Да, - соглашаюсь я, - Ты - есть. Как ты хоть выглядишь-то, на самом деле? Покажись, зверь лесной, чудо морское.
Рассел мотает головой.
- Вы все равно не поймёте. У Вас нет нужных органов чувств.
- Чтобы что? - интересуюсь я.
- Чтобы воспринять меня таким, какой я есть на самом деле. С помощью Вашего слуха, зрения, осязания, обоняния Вы не сможете воспринять, вообще, ничего.
- Не смогу? - рычу я, через стол пытаясь вцепиться в профессорскую жилетку.
Не достаю. Он смотрит на меня с жалостью.
- Что ж Вы так распереживались? Как будто в этом есть что-то новое для Вас или для всего рода человеческого.
Рассел протягивает длинную руку, снимает с полки книгу. Кажется, что-то по буддийской философии. А, может, писания Иммануила Канта, педанта-путаника. Кладет перед собой, но не раскрывает.
- Вы же знаете, что так или иначе всё, что сознанию кажется сигналами извне, на самом деле - сформированные мозгом образы. Да, они, конечно, имеют отношение к внешнему миру, но весьма опосредованное.
Я моргаю. Стол чист - ни осколков, ни обломков, ни залитого моей кровью альбома ренессансной живописи.
- И когда Вы разговариваете с человеком на одном языке, разве это на самом деле - один язык? - продолжает профессор, - Разве слово в Вашей голове и голове Вашего собеседника означает одно и то же? И можете ли Вы в принципе это узнать? Мысль изреченная - есть ложь. Знание о мире, даже если бы оно было у человека, другому не передать. И неважно кто этот другой - тоже человек или мыслящий тростник.
