Среди девяти местночтимых святых, прославленных теми же «макарьевскими» соборами пятеро святых из МуромоРязанского региона (Петр и Феврония Муромские, а также князь Константин Святославич и его сыновья Федор и Михаил). Итог: два общероссийских святых из вотчины Шуйских «уравновешены» пятью местночтимыми святыми из вотчины Бельских. Это явно было следствием политкорректности Макария, не желавшего ссориться с могущественными кланами.
Обратим также внимание на канонизацию московской церковью виленских мучеников, ранее местночтимых в Литве. Эти мученики, по версии митрополита Киприана, погибли за веру в XIV веке, будучи убиты по приказу литовского князя. То, что почти все князья Великого княжества Литовского были в то время православными, Киприана не смущало. Ему было важно противопоставить крепость веры православной простых литовцев козням князя Ягайло, перешедшего в католичество. Показать, что Литва — канонически православная земля. Признание их русскими святыми — очень недружественный шаг по отношению к западному соседу Руси, Литве. Ну, это почти то же самое, что на государственном уровне признать героями России жертв Дома профсоюзов в Одессе. Это — явная провокация, ведущая к боевым действиям. Явно Макарий жаждал войны с Литвой. Такой же провокацией можно считать общероссийское почитание Александра Невского. Явная идеологическая подготовка так называемой Ливонской войны.
Итог нашего небольшого экскурса в историю РПЦ и «макарьевских соборов»: митрополит Макарий на «своих» соборах продемонстрировал явное подтверждение слабости московской власти, незначительности власти царя, подчеркнул конфедеративный характера русского государства при идеологическом лидерстве Новгорода, тягу к признанию «священства выше царства», новгородской модели управления, а также к войне с Ливонией и Литвой.
Царь Иван к такой политической программе не был готов.
Какова же была политическая программа царя Ивана? Сейчас узнаем…
Для этого перенесемся в машине времени в Успенский собор, в 1551 год.
В Успенском соборе царила мертвая тишина. Было слышно, как трещат фитильки в свечах, казалось даже, что слышно было, как плавились сами свечи. Молчали все, заполнившие собор. Даже самые высокие иерархи. Казалось никто и не дышит. Да, да! Именно так, в гробовой тишине, затаив дыхание, слушали епископы церкви православной совсем юного семнадцатилетнего мальчишку, который не просто обличал пороки церкви, а обвинял их, иерархов русских во всех возможных грехах! Обвинял не просто, а с подкавыком. Якобы задавая всем вопросы, на которые сам уже знал ответ. И ни один вопрос, ни два, а шестьдесят семь вопросов. Сам себе вопросы задавал, как Цицерон римский, про коего он, видно, в греческих книгах вычитал, что во множестве у него были. Сам юнец на вопросы свои и отвечал. Сначала вообще делая вид, что интересуют его сугубо литургические вопросы. О ходе службы, облачении священников, крещении деток малых, венчании. Но потом. Потом стал говорить иное. Такое, что немногие и поверили ушам своим! Стал обвинять попов и чернецов в мужеложестве, скотоложестве, рукоблудии, совокуплении телесном греховном, пьянстве, потворствовании язычеству и сатанизму, а также нежеланию блюсти паству. Да будь их воля, за половину сказанного сему мальчишке снесли бы буйну голову на ближайшей площади. Но этого было делать нельзя.
