— Я Ришар Эрмантье, — пробормотал он.
Кто мог ему ответить? Он был один, совсем один. И снова он потрогал это холодное цилиндрической формы тело, похожее на ствол дерева. По мере того как руки его поднимались вверх, он начинал понимать, что это столб. Указательный столб? Нет. Вместо таблички наверху был шар. Большущий шар размером с голову, однако то, чего касались его пальцы, было вовсе не лицом… То был замок. Говорить запрещено! A-а! Они все предусмотрели. Замок! Беззвучный смех сотрясал его грудь. Шатаясь, он сделал несколько шагов. Голова его шла кругом. Он вытер подбородок тыльной стороной руки, затем, чувствуя, что того и гляди упадет, вернулся к ледяной колонне и прислонился к ней. Она была гораздо толще, чем обычный столб. Пожалуй, это что-то вроде качелей, которые ему случалось видеть в парках. А может, это и есть качели! Раз эта дорога — не настоящая дорога! Границу какого мира обозначают эти фальшивые качели? Лицо его горело, правая щека онемела, но он чувствовал себя в силах продолжать путь. Прежде чем отпустить железную колонну, он задумался: а не повернул ли он в другую сторону, правильное ли направление выбрал, но потом решил, что правильного пути вообще больше нет. Главное — идти, шагать до самой смерти. Он оторвался от точки опоры. Запах сосны исчез, или, вернее, его перебил вкус крови, наполнившей рот. Посвежело. Это самый глухой, самый нечеловеческий час ночи. Дорога шла вниз, и ощущение свежести усиливалось. Он вдруг чихнул, и вокруг загудело эхо, покатилось куда-то, словно в глубоком подземелье. Эрмантье откашлялся, ему вторил тихий хор хриплых голосов — десять или двадцать, — которые долго не смолкали.
— Есть кто-нибудь? — крикнул Эрмантье.
Вопрос тут же подхватили со всех сторон какие-то замогильные голоса, в нем слышалась угроза, и тьма нескончаемо катила его куда-то.
«Я, видно, здорово расшибся», — подумал Эрмантье. Затаив дыхание, он пошел навстречу голосам в непроницаемой, промозглой тишине подземелья. Вскоре, однако, ему снова пришлось глубоко втянуть в себя воздух, и тьма в ответ вторила его дыханию. Казалось, невидимая горестная процессия сопровождает его с тяжким стоном. Лабиринт был наполнен чьим-то скорбным присутствием, кто-то молча с трудом волочил ноги в кромешной тьме. Эрмантье задел плечом ограду, что окаймляла дорогу. Она была скользкой и липкой от влаги. И казалась бесконечной. Но потом все-таки кончилась. Сопровождавший Эрмантье шум толпы тут же смолк. Он снова остался один. Какое испытание ожидает его теперь? Он коснулся земли. Перед ним по-прежнему расстилалась чуть влажная от легкого тумана дорога. До тех пор пока она будет бежать у него под ногами, он, несмотря ни на что, будет упрямо надеяться. Дорога так или иначе куда-нибудь приводит, даже если временами кажется неверной. К тому же эта — хорошая, гладкая, словно кожа, и мягкая под ногами. Но значит, по краям ее нет ни жилья, ни людей? Или при его приближении они обращаются в бегство? Нет. Скорее всего, пока еще все спят. А то, что он ощущает и слышит, — это сновидение тех, кто покоится в глубине больших кроватей на фермах в низинах. И скоро он непременно доберется до какого-нибудь селения с дверьми и окнами, вытянувшимися вдоль той же дороги, до которых будет рукой подать. Он шел по обочине, и мысль его постепенно угасала. Он был похож на загнанную, измученную скотину, которая спит на ходу. Возможно, он спит уже очень давно и по своей вине пропустил деревню. Да и вообще он сам во всем виноват. И теперь несет жестокую кару. Взять хотя бы эту страшную дорогу. Дорогу со всеми ее изгибами, оградами, а может, и зеркалами — словом, со всякого рода ловушками. Дорогу по кругу! Дорогу-тупик! И тут вдруг он услыхал звук, который заставил его очнуться. Мяукнула кошка. Ошибки быть не могло. На этот раз он уверен. Кошка мяукнула еще раз, теперь уже где-то совсем рядом. Кошка. Стена. Сад. Дом. Он добрался. Наконец-то!
