— Сейчас прилив, — объяснила она.
Пусть так. Прилив или отлив, море все равно невидимо. Песок скрипел у них под ногами, и время от времени что-то хрустело: должно быть, скорлупа каракатиц.
— Мне хотелось бы дойти до самой воды, — попросил Эрмантье.
Теперь они ступали по более твердой почве. Моря почти не было слышно. Вместо того чтобы бушевать, как обычно, с глухим хлюпаньем набрасываясь на берег и ударяя друг о друга камни, оно катило небольшие волны, тихий плеск которых не соответствовал ощущению бескрайности. Эрмантье приготовился слушать мощный неумолчный гул, а вода у его ног журчала, словно ручеек. Он наклонился, почувствовал, как она, теплая, немного липкая, бежит между пальцами, пенясь на песке, словно шипучее вино в стакане. Он попробовал ее. Она была безвкусной и горьковатой. Хоть это оказалось бесспорным.
— Мы могли бы дойти до Кардинальских скал, — предложила Кристиана.
— Лучше вернемся, — сказал Эрмантье.
Ему здесь теперь не место. Ему довольно знать, что море по-прежнему существует, что рыбаки, добывающие креветок, наверняка закидывают свои сети возле мыса Шарпантье — там, где и сам он в былые годы… Он тяжело оперся на руку Кристианы, словно больной на первой прогулке, у которого голова пошла кругом от ветра. Он был рад снова очутиться в машине и устроиться на мягком сиденье. Клеман бесшумно разворачивался. Кристиана не говорила ни слова. Быть может, она с тревогой наблюдает за ним, а то и с жалостью, со скукой? Теперь ему, наоборот, хотелось услышать ее болтовню. Он чувствовал себя виноватым в том, что пожелал прогуляться. Язык слегка жгло там, где его коснулась морская вода. Кожа на большом пальце, которым он трогал персик, все еще оставалась шершавой. Которое из двух свидетельств верное? Кому и чему следует теперь доверять?
«Бьюик» замер возле гаража.
— Оставьте меня, — сказал Эрмантье. — Мне никто не нужен.
Он расстегнул рубашку, вытер шею. За поворотом аллеи они уже не могли его видеть. Он остановился рядом с персиковым деревом. Робко протянул руку, поймал одну ветку. И торопливо сорвав персик, с силой вонзил в него зубы. Он удивился, почувствовав, как рот наполняется тающим соком. И впрямь самый настоящий персик, уже созревший.
Эрмантье ворочается в постели. Коленом отбрасывает одеяло, простыню. Дышит он тяжело. Стонет. Потом ложится на спину и замирает — прежде именно в таком положении он открывал глаза, когда просыпался. Но теперь его всегда окутывает ночь, и неизвестно, спит он или грезит, а может, выходит из тьмы забытья, чтобы погрузиться во тьму сознательной жизни. До него доносится удар грома, хлюпанье дождя. Он вспоминает… Гостиная, партия в бридж. Ему кажется, что спал он долго. Гроза началась, когда Юбер сдал карты. Максим, вернувшийся незадолго до ужина, все время кашлял. Кристиана безмолвствовала. Один только Юбер, казалось, получал от игры удовольствие. Он обсуждал ходы, давал советы, спорил с Максимом, который, как всегда, совершал невообразимые промахи, а затем с ожесточением пытался оправдать их. Бридж втроем — какая глупость!
