«Бьюик» шел так мягко, что никаких толчков не чувствовалось, но в полуоткрытое окно проникал терпкий, насыщенный многими запахами воздух, заставляя вспоминать знакомые картины: открытое море, белые паруса, лошадей, пасущихся на краю пастбища.
— Хотите немного пройтись? — спросила Кристиана.
— Очень хочу, — слабым голосом ответил Эрмантье.
— Я остановлюсь у мельницы, — предложил Клеман.
Мельница Плентиво. Эрмантье чуть было не купил ее из-за вида на океан. А может, еще и потому, что крылья и весь механизм сохранились полностью. Плентиво, владельцы мукомольного предприятия в Жонзаке, переделали старую мельницу, превратив ее в уродливую виллу, куда сами никогда не приезжали. Эрмантье вышел из машины, принюхался к порывистому ветру.
— Море очень спокойное, — заметила Кристиана.
Он предпочел бы, чтобы она ничего не говорила и позволила ему идти на свой страх и риск. Впрочем, он без труда определил, где находится. Мельница — слева. Справа — широкий изгиб берега, который, заостряясь, превращается в меловой уступ, низко нависший над водой и напоминающий крейсер на якорной стоянке. Впереди серое море. На горизонте — скопление облаков, откуда с наступлением вечера будет доноситься громыхание далекой грозы. Эрмантье выпрямился. У него было такое чувство, будто он ускользнул из-под власти злых чар. Как жаль, что он не может сразу побежать к воде.
— Пошли! — сказал он. И двинулся вперед широким скользящим шагом, оставляя за собой на песке две борозды.
— Давайте я провожу вас, Ришар! Не туда! Не туда! — закричала она вдруг с испугом.
— Если я даже упаду, — проворчал Эрмантье, — согласитесь, большого вреда не будет.
— Мы на самой вершине дюны, — запыхавшись, сказала Кристиана.
Эрмантье улыбнулся.
— Послушать вас, так можно подумать, что речь идет о горе. А ведь это даже не дюна. И спуск такой пологий!
— Возвращайтесь назад! — сказала Кристиана.
Ветер свистел в зарослях чертополоха и тамариска. Раздался крик чайки, но такой слабый, едва различимый в плотной пелене безмолвия. Во тьме, державшей Эрмантье в плену, пейзаж казался торжественным, почти застывшим и простиравшимся до бесконечности. Если бы Кристиана не употребила слова «вершина», у Эрмантье наверняка не возникло бы внезапного ощущения пустоты. Он отступил на шаг. Это было странно — то, что творилось с ним. Стоило Кристиане сказать: «На вашем персиковом деревце выросло три персика», — и персиковое дерево оказалось тут как тут. Теперь она говорит: «Не ходите дальше», — и он уже не может избавиться от ощущения начинающегося головокружения, а между тем, мысленно он прекрасно представляет себе мягкий песчаный уступ, окаймляющий пляж. Любой ребенок играючи скатился бы с него. «Стало быть, я так беспомощен?»— подумал он. Прогулка внезапно утратила для него всякий интерес. Он оперся на Кристиану и позволил увести себя.
