— Потрясающе! — пробормотал Максим. — Одолжи мне эту штуковину, я хочу испробовать на себе… Ты никогда не был так чисто выбрит… Немного пудры — и все.
— Спасибо, — сказал Эрмантье. — Теперь я могу сказать тебе… Вчера вечером я был страшно зол на тебя…
— Ба! Ведь не в первый же раз… Наклонись, я слегка побрызгаю тебя одеколоном. Ты запустил себя! Причесываешься кое-как. Ну и вид у тебя… Сядь, а то я совсем закружился.
Максим нажал на пульверизатор и причесал брата.
— Правда, что Марселина — твоя любовница? — спросил Эрмантье.
Максим свистнул сквозь зубы.
— Какой ты любопытный! Конечно, она моя любовница. А чем я виноват, если все они так и липнут ко мне.
Он рассмеялся, ничуть не рассердившись, ибо никогда и ни к чему не относился всерьез.
— Верно, это Кристиана тебе сказала? — продолжал он шутливым тоном. — До чего же она все-таки старомодна! И уж наверняка поведала тебе, что Клеман тоже увивается за малюткой и только ждет удобного случая, чтобы сцепиться со мной!.. Нет, не бойся. Я преувеличиваю. Клеман слишком почитает субординацию.
— А знаешь, что он мне однажды сказал, этот Клеман, когда я посоветовал ему не увлекаться и не раздувать счета из гаража?.. Буквально следующее: «Месье думает, что я вор. А может, есть кое-кто другой, кого следовало бы сначала проверить, прежде чем винить меня…»
— Это он обо мне?
— Конечно!
— А ты, что ты об этом думаешь?
— Ничего.
Максим бросил расческу на полку.
— Ну, если так! — молвил он. Голос его задрожал, стал неузнаваем. — Они все против меня, хотя должны были бы, казалось… Ладно! Сегодня вечером я уеду.
— Ну что ты! — возразил Эрмантье. — Я только прошу тебя успокоиться. Оставь ты эту девчонку. Подлечись. Я чувствую, что ты тоже очень болен.
— Это мое дело, — бросил Максим, внезапно выйдя из себя. — Я вор! Вот так история. Бедный старик, если бы ты только знал то, что знаю я…
Приступ кашля согнул его пополам, и снова в стакан полилась вода.
— Ришар! — послышался со двора голос Кристианы. — Ришар!.. Можно к тебе? Только что приходил почтальон.
Максим в ярости поставил стакан на раковину.
— До вечера, — буркнул он.
— Останься! — крикнул Эрмантье. — Приказываю тебе остаться. Идиот!
Дверь в комнату захлопнулась. Эрмантье не шелохнулся. Максим? Приступ гнева. И ничего более. Он не уедет. Куда ему деваться с тридцатью пятью тысячами франков? Слова, все это одни слова. «До чего же я с ними устал, — подумал он. — Боже, до чего я устал». Он чувствовал внутри какую-то пустоту; такие же ощущения испытывает, верно, мертвое, сухое дерево. Жизнь его ничего больше не весила и не имела содержания. Каждое столкновение с реальным миром, их миром, все больше расстраивало его, лишало уверенности. Взять хотя бы эту розетку… Мелочь среди всех прочих… И все-таки, несмотря ни на что, розетка эта не давала ему покоя… Почему она слева? Ну а почему бы ей не быть слева?..
