— Я дам вам сто долларов. Это очень хорошие деньги.
— Вы с ума сошли? — поинтересовался, в свою очередь, Шиббл. — Вы в своем уме? Двести.
— С девкой? Сто пятьдесят.
— Вы тоже не очень-то зарывайтесь! Торг должен быть честным.
— Я хочу, чтобы мы вышли в сельву сейчас же.
— Да вы что?! В такую рань! Ничего же не готово!
Штирлиц повторил:
— Я хочу, чтобы мы вышли сейчас. Я не желаю встречаться с братом моей… жены… Он спит в госпитале… Я не хочу его видеть, понятно?
— За неурочные сборы вам придется надбавить тридцать баков.
— Десять.
— Вы уже могли понять, что я удовлетворюсь только пятнадцатью, — усмехнулся Шиббл. — И последнее: мокрое дело за собой не волочите? Только честно! Мы будем пересекать шоссе, можем встретить полицию, они будут в курсе, если что случилось этой ночью… Брата жены бритвочкой по сахарному кадычку — жик-жик! И — ко мне: «Хочу отсидеться в сельве»…
— Можете съездить в клинику. Он там спит.
Шиббл добавил себе джина и деловито поинтересовался:
— Вечным сном?
Штирлиц рассмеялся:
— Часто перечитываете Джером Джерома?
— Заметно?
— Очень. И у него, и у вас юмор отмечен печатью аристократической сдержанности.
— Это комплимент… Ладно, сейчас тронемся. Какой у вас размер обуви?
— Девятый.
— Годится. Есть хорошие бутсы, всего пару раз надеванные. Куртка? Двадцать восьмой размер?
— А черт его знает…
— Как понять? Не помните своего размера?
— Мой портной помнит, — нажал Штирлиц; каждый европеец знает, что костюмы шьют лишь очень состоятельные люди, большинству не по карману, сумасшедшие деньги, на них вполне можно приобрести три великолепные тройки в достаточно дорогом магазине.
Шиббл окинул быстрым взглядом фигуру Штирлица и убежденно повторил:
— Двадцать восьмой. Третий рост. Такой тоже есть. Носки натянете шерстяные, ноги не будут потеть. В тропиках часто бывали?
— Первый раз.
— Хорошо, что не соврали. Как переносите жажду?
— Вообще не переношу.
— Значит, потащите большую флягу. У меня брюхо луженое, могу пить из тех озер, где живут змеи и гады.
— Тяжелая фляга?
— Десять литров.
— И мне ее тащить?
— Пять баков — и потащит конь.
— Не хотите перейти работать Гобсеком? Были бы прекрасным ростовщиком.
— Я добрый. Простите, запамятовал ваше имя…
— Брунн. Максимо Брунн.
— Так вот, я слишком добрый для этой работы, сеньор Брунн. Я и здесь-то оказался из-за того, что не умел посылать к черту всякого рода подонков… Теперь вот что… в каком направлении пойдем? В красоту — к Бразилии? Или вниз по Паране — к Асунсьону? Там не так жарко. Или на юг — к центру Аргентины?
