Белка закинула голову, с восторгом и трепетом глядя в лицо Ныряльщику, спросила робко:
– Почему у вас такие зубы?
Зубы. Они действительно выглядели ненормально. Среди обычных, человечьих, торчали два острых длинных клыка.
– Зубы? – Либерти Эй вопросительно взглянул на девушку и задумчиво провел языком по остриям клыков. – Ерунда. Нашей любви они мешать не будут. Поцелуй же меня скорее!
– А если я вас поцелую, вы меня не укусите?
– Нет, конечно.
– И не съедите?
– Ну, что ты! Съесть любимую, как можно! – пылко заявил Либерти Эй да призадумался. Помолчав с полминуты, он снова улыбнулся и продолжил. – Хотя, поесть – идея неплохая, а то что-то с голодухи дурные мысли лезут в голову.
– Я принесу! – воодушевилась Белка и, ловко вывернувшись из объятий, бодро поспешила на кухню. – Сейчас! У меня столько всего наготовлено – пальчики оближете!
К великому расстройству и удивлению Белки, «облизать пальцы» ненаглядный Либерти Эй успел в ее отсутствие. Так что пышный пирог и кувшин молока оказались ненужными. Когда девушка вернулась, у ног Ныряльщика мятой кровавой кучей валялись останки курицы. Сам возлюбленный небрежно утирал белым рукавом лицо. Пестрые перья, липнущие к дорогой ткани, красноречиво указывали на то, что гость насытился без стараний хозяйки.
Пока Белка соображала, стоя на нижней ступеньке лестницы, Ныряльщик устремился к ней. Быстро приблизился, взглянул сверху вниз и снова обнял. Одной рукой. Так, что дышать стало трудно. Девушка ахнула и выронила на пол пирог. Плеснуло в стороны молоко из кувшина, а Либерти Эй тем временем ухватил своими ухоженными пальцами ее подбородок и мягко коснулся губами губ. Этот поцелуй, нежный, хоть и холодный, моментально вскружил девушке голову. Она зажмурилась и забылась. Кувшин выпал из руки, растеклось и впиталось в доски ненужное уже молоко.
Поцелуй… Ах, поцелуй! Такого Белка не могла представить и во сне. А тут – на тебе – все заветные мечты разом сбылись! И ненаглядный Либерти Эй, и ночь, и романтика и любовь! Все и сразу, словно фея-крестная палочкой махнула…
Белка прижалась ладонями к широкой груди Ныряльщика. Пальцы снова наткнулись на страшные дыры. Это немного отрезвило. Поцелуй разорвался резко. Взгляд сам собой обратился к черным ранам. И, как ни странно, одна из них как будто начала затягиваться.
– Любимая, – голос Либерти Эя оглушил, зазвучал над ухом, возвращая в холодную сонную негу. Опасно блеснули клыки. – Пойдем же на сеновал или в дом, куда скажешь. Куда захочешь, куда пригласишь. И там мы с тобой…
