Дождавшись, когда агрессивный «родственник» исчезнет окончательно, Чет вопросительно переглянулся с госпожой Пинки-Роуз.
– У вас тут всегда так весело?
– Ничего веселого не вижу, – погрозила пальцем та. – Ваша избыточная веселость тут совершенно неуместна, юноша.
– Всплакнуть предлагаете?
– Нечего ерничать, молодой человек. И порог лучше обратно переступите от греха.
Чет не стал спорить, переступил, после чего настойчиво потребовал объяснений.
– Может, расскажите все-таки, что происходит в вашем захолустье? Слишком уж много неадекватных привидений здесь водится. Давайте, выкладывайте все как есть.
– Не могу, – худощавая фигура хозяйки дома резко качнулась на искристом облачке, что выбивалось из-под подола ее платья. – Не хочу и не могу.
– Так не пойдет, тетушка. Рассказать придется, – двинулся на нее Чет, даже руками попытался ухватить, забыв, что поступать так с призраками неразумно и бесполезно.
– Хам, грубиян! – истошно вскрикнула госпожа Пинки-Роуз, поспешно растворяясь в воздухе. – Спроси у рыбы в озере да у волка в лесу. Им виднее.
***
Белка ждала вечера с трепетом. Она снова все перемыла и переубирала, но привычного успокоения это не принесло.
Когда вечерняя заря алой каймой оторочила гребень дальнего леса, Белка сердцем почувствовала приближение возлюбленного. Затаив дыхание, она отворила дверь и прислушалась. В спальне мирно посапывала матушка. Сытный ужин сказался на ней благотворно.
Ступенька, еще ступенька. На дворе сумрачно и тихо. Даже куры не кудахчут. Только шлепает губами коза, пьет воду, но вскоре и этот звук пропадает. Заря совсем опала, стала тонкой и едва заметной. Солнце утянуло ее за горизонт, уступив владения серебристому лунному полумраку.
Когда сердито заворчала кошка, Белка поняла – пришел! Она замерла на нижней ступени, глядя, как с улицы наползает в освещенный луной вырез дверного проема длинная черная тень. Следом идет привязанная к тени фигура, белая, высокая.
Либерти Эй по-хозяйски шагнул на двор, встал посреди и, отыскав взглядом Белку, улыбнулся ласково и кровожадно.
– Ну, здравствуй, любимая, заждалась? Подойди-ка ко мне.
Голос бархатный, глубокий потек, заполняя вечерние сумерки. Вязкий и густой, будто кисель, он зачаровывал и пленял, не давая осторожным мыслям рождаться в голове. Белка, как пьяная, пошла на ватных ногах к Ныряльщику, остановилась в полушаге, и он сам приблизился, будто подплыл, настолько плавным оказалось движение. Ледяные руки легли на Белкину талию. От этого прикосновения девушку пробрал холод, словно под одежду ей попала пара пригоршней снега, но оторваться, отойти или сбежать не было сил, да, честно говоря, и желания.
