– Не общаетесь?
– Изредка общаемся, если это можно назвать общением. И росла я с отцом, но … Всё сложно …
– Обижал? – устремляет на меня внимательный взгляд
– Физически нет. Словами – постоянно. Знаешь, я считаю, что для ребенка лучше жить вообще без отца, чем в семье, где отец пьёт, и родители постоянно конфликтуют друг с другом и травмируют психику детей! – восклицаю эмоционально.
Лёгкое успокаивающее поглаживание пальцев по моему плечу.
– Согласен! А был кто-то из близких родственников мужчин, чей авторитет был для тебя ощутимым?
– Да. Мой дед по материнской линии. А у тебя? Был кто-то после гибели отца?
– Только дядя и отчим. Но это было совсем не то влияние, которого бы мне хотелось.
– Почему?
– Давай сменим тему! – отрывистый тяжёлый вздох.
– Давай. На какую?
Кир замолкает и не предлагает никакой темы взамен. Поднимаю голову вверх. Самолёт-флюгер со скрипом то поворачивается на фоне ярко голубого неба, то замирает на месте.
Чувствую, как пальцы, которые только что теребили завязки платья, принимаются поглаживать мои скулы и шею. Широкий подол продолжает развиваться по бокам моего тела, словно парус, сдерживаемый только красным платком и его бёдрами, которые плотно прижимаются. Губы Кир находят мои.
– Ммм, мне нравится эта тема! – мурчу я.
Губы перемещаются к ямке между ключицами. Пальцы добираются сначала до груди, потом до бёдер, проскальзывают под подол платья.
– Кир, нас же могут увидеть! – останавливаю его руки.
– Кто? Тут никого нет.
– Ну, сюда в любой момент может кто-то приехать.
– Да расслабься! Я же не предлагаю тебе прям здесь заняться сексом. Просто захотелось поцеловать и немного похулиганить. Если сюда кто-то решит приехать, ты увидишь машину издалека и дашь мне знать.
Поцелуи перебираются на шею, к ним подключается язык.
Оххх!
Но его руки я так и не отпускаю, потому что не хочу, чтобы он «хулиганил». Я хочу, чтобы он продолжал меня целовать в губы или в шею, но без рук на груди и под подолом платья. Целовать так, как влюбленный парень целует девушку просто потому, что ему это нравится и хочется быть с ней нежным.
– Ну же, отпусти мои руки, лимончик!
Опять этот безликий лимончик! Хочется крикнуть, что меня зовут Оля!
– А тебе не хватало бы меня, если бы я разбилась на этом параплане? – вместо этого срывается с моих губ.
Он замирает. Затем, оттолкнувшись левой рукой от камня, резко отстраняется и уходит за обелиск.
С тяжёлым вздохом поворачиваюсь лицом к памятнику. Захватываю рукой грань, медленно следую за ней. Тень на земле подсказывает – он стоит, облокотившись на противоположную сторону монумента. Перекатываюсь вдоль камня к нему: левое плечо … спина … правое плечо … грудь … грань. Кир меланхолично смотрит на полоску моря за холмами. Скрещённые руки. Между пальцами тлеет сигарета. Прислоняюсь лбом к нагретому солнцем камню и некоторое время молча разглядываю его. Красивый, печальный, и снова – закрытый и чужой.
