и нарисовано чёрное сердце с чем-то напоминающим кляксу или звезду в середине, с правой
«Люблю». На ряде сидений, установленных вплотную к стене, ниже под
«Люблю» различаю ещё одно слово –
«Крым». Чётко видно только первые две буквы
«Кр», две следующие начертаны прямо на спинках и уже сильно потускнели от времени. Поэтому в целом всё это бросается в глаза как:
«Я тебя люблю».Полная разруха и треш внутри старого самолёта со стенами «кричащими» о любви».
Улыбаюсь своим мыслям, но Кир, кажется, совсем не обращает внимания на эти слова. Его в данный момент интересуют только кресла.
– Действительно, почти целые.
Не позолоченный,
Ржавый и сточенный.
– Боюсь, только, если на них сесть, они сразу и развалятся, – предполагаю, переведя взгляд с надписи на него.
– Посмотрим, – упирается коленом в ближайшее, кладёт фонарик на соседнее, обеими руками хватается за спинку и несколько раз подпрыгивает на сидении.
Я не титановый,
Не марципановый,
– Смотри-ка, не развалилось! – усаживается в кресло, опустив подлокотники.
– Какое энергичное испытание на прочность! Ты на нём в космос лететь собрался? – хихикаю я, – Удобно?
– Вполне.
– И что дальше?
Не пластилиновый,
И не поролоновый.
– Дальше? – некоторое время молча разглядывает меня в полумраке, скрестив руки на груди, и, задумчиво поглаживая пальцами подбородок, словно взвешивает свои дальнейшие слова.
– Эта разруха вокруг чем-то возбуждает. Тебя тоже?
– Возбуждает? Да что тут может возбуждать, Кир?
– Тебе тут не нравится?
– Абсолютно! Здесь не комфортно до дрожи.
Резано-колотый,
Чёрствый и стоптанный.
– Хм. Интересно, а ты можешь покинуть свою зону комфорта? Представь, что это салон самолёта, терпящего крушение, и мы – единственные пассажиры на борту.
– И что? – хмурю лоб, в попытке понять логику его слов.
Я – эбонитовый!
Я – эбонитовый!
Я – эбонитовый! – наконец, найдя подходящее определение, вновь и вновь ритмично хрипит вокалист.
Яркий луч фонарика освещает меня, по-прежнему стоящую в начале прохода пассажирского салона. Прикрываю рукой глаза, защищаясь от слепящего света.
– Ты похожа на светящегося ангела среди мрака и разрухи в этом белом платьишке, – очень медленно произносит он и, выдержав короткую паузу, добавляет, – Раздевайся!
Я – эбонитовый!
Я – эбонитовый!
Я – эбонитовый!
Удивлённо замираю на месте. Это слово, сказанное таким спокойным и уверенным тоном, с еле уловимыми властными нотками, производит на меня странное подчиняющее действие, и моментально заводит. Постапокалиптическая обстановка разрухи вокруг добавляет градус напряжения. Снова обуревают противоречивые эмоции. Это одновременно и раздражение, и протест, и сильное волнение, и желание подчиниться. И весь этот коктейль чувств оказывает удивительно бодрящее действие. Вдруг, в голове словно срабатывает переключатель. «
