А люди проходят мимо,
И им не хватает тепла.
Засушенные фиалки
Давно накрыла волна.
Он поднимает голову, замечает эту смесь эмоций в моих глазах, резко отпускает мои руки и снова кривит губы в усмешке.
– Ничего, до свадьбы заживёт!
Ну, что за человек! Бесит!
Эту любовь уже не вернуть,
Любовь ушла навсегда,
А память – вино, и должна утонуть,
Живые цветы накрыла волна.
Накрыла волна. [4]
***
Спустя некоторое время звучит неожиданный вопрос.
– Видишь, вон там за сценой самолёт?
За сценой, наполовину закрытый ею, действительно стоит настоящий самолёт Ан-24. Одна из старых достопримечательностей посёлка. Насколько я знаю, внутри в советские времена был детский кинотеатр.
– Вижу.
– Как думаешь, он закрыт?
– Понятия не имею! Но, скорее да, чем нет.
– Пойдём, проверим?
– Зачем?
– Да просто так! Устроим себе экскурсию в салон старого самолёта. Чем тебе не иллюзия романтики?
– Но, там же темно внутри, – я в растерянности.
– У меня с собой фонарик.
– Хм. Даже если он, вдруг, в чём я очень сомневаюсь, открыт – там вокруг сцены барьер от зрителей.
– Не думаю, что проникнуть за него где-нибудь сбоку будет проблемой.
А почему бы и нет?
Выпитое вино и его спокойная уверенность в своих действиях снова тянут на нестандартные поступки.
– Ладно. Давай попробуем.
Обойдя толпу зрителей и, какими-то витиеватыми путями, ограждение сцены, мы действительно не встречаем никаких препятствий на пути к самолёту. Курортная и фестивальная жизнь посёлка раскрасили весь его корпус граффити в сине-голубых тонах. Сейчас их скрывает темнота, подсвечивая только тусклым освещением от сцены, но я не один раз видела самолёт днём и запомнила крупную чёрную надпись под крылом: «Смотри внимательно» с чёрной взлетающей птицей вместо восклицательного знака.
Хвостовое колесо отсутствует и Ан-24 лежит пузом на земле, благодаря чему задняя его дверь находится практически на уровне нашего роста. Кир нажимает куда-то, дёргает на себя и вбок за утопленную ручку. И, к моему удивлению, дверь сдвигается внутрь и отъезжает в сторону хвоста.
– Смотри-ка – нам сегодня везёт! Дамы вперёд. Я тебя подсажу – залезай.
– Эммм, может всё-таки не надо? Как-то это…
– Давай-давай, быстрее! Пока никто не увидел.
Как только он закрывает за нами дверь, в тамбуре становится совершенно темно, но тут же тьму разрезает луч фонарика.
– Ну что, посмотрим, что здесь? – он берёт меня за руку и тянет за собой.
Минуя тамбур, останавливаемся в начале пассажирского салона. Здесь не так темно – через иллюминаторы внутрь попадает отсвет прожекторов сцены, достаточный для того, чтобы в полумраке перед нами предстала картина полной разрухи. Кир удивлённо присвистывает, перемещая луч фонарика по металлическим каркасам изломанных пыльных сидений, на которых почти нигде не осталось обивки, по тут и там торчащим из дыр в потолке и стенах утеплителю и обрывкам проводов. Большая часть иллюминаторов разбита, на полу у начала прохода валяется мусор в виде пластиковых бутылок и окурков сигарет.
