— Дно, — со вздохом подытожила Катя. — Не раскрылась.
Они стояли на корточках, прижавшись друг к другу, и, словно заворожённые, глазели туда, вниз, на горящее бело-лиловым светом пламя. Было что-то жуткое и величественное в этой немыслимой глубине. И Владимир Георгиевич промолвил:
— Глубизна! Всё же потрясающая глубизна.
— А он недоволен, — печально отозвалась Катя.
— Кто?
— Лёшка. Представляешь, в последнее время у него появилась идея фикс, будто в жизни ему достаётся всё, чего не пожелает. Но не без дна, как эта ублиетка. Ты знаешь, мне кажется, он и во мне стал подмечать изъяны. Должно быть, думает: красавица, но могла быть и получше. Умница, но могла быть и поумнее. Жена, но могла быть и поженее.
— Так вот почему... — начал Владимир Георгиевич, но не нашёл слов для определения того, что произошло у них минувшей ночью по пути в княжество.
— Что «так вот почему»? Ах, это... Не знаю. Ты что, обижен? Милый мой. Обними меня. Послушай! Мы её сейчас откроем.
— Кого?
— Ублиетку эту глупую. Вот так, смотри.
Катя стала расстёгивать пуговицы своей тёплой куртки. Он догадался о её намерениях, сам быстро расстегнул пальто и накрыл им глотку глубокой скважины. Катя легла на пальто, продолжая расстёгиваться.
— Ты застудишься, — пробормотал Владимир Георгиевич.
— Мы быстро, — трепетным голосом прошептала она в ответ. — Я чувствую, сейчас всё быстро получится.
Зазвучали удары в дверь пещеры, глухо донёсся голос бедного Димона:
— Ваше сиятель... то есть ваше высочество! Вы там?
— Да там! Там! — крикнула в страшной ярости Катя. — Жди!
Удары в дверь умолкли.
Всё и впрямь на сей раз произошло стремительно. И так, как ещё никогда в жизни. Будто факелок вспыхнул и стремглав провалился в бездонную глубизну.
Некоторое время они лежали, вцепившись друг в друга так, будто ничто уже не сможет их расцепить. Потом она робко прошептала:
— Прости, мне дует в поясницу.
Он встал, торопливо застегнулся. Она тоже. Зубы у неё стучали не от холода, не от возбуждения. Пальто малость подпровалилось в дыру, словно ублиетка принялась его всасывать в себя. Отец-основатель спас его, отряхнул, надел.
— Поджигай, — сказала Катя.
Он достал новый факелов, поджёг его и, на сей раз чуть-чуть помедлив, бросил. Они снова прильнули щека к щеке над отверстием. Факелов пролетел положенное расстояние, но теперь не ударился о дно, рассыпаясь брызгами, а словно канул во что-то чёрное, исчез.
— Свершилось, — голосом полным ужаса промолвила Катя.
