Наконец его поиски увенчались открытием пещеры на одном из холмов на берегу Волчицы. В этой пещере имелась весьма глубокая скважина неизвестного происхождения. Правда, не бездонная и даже не такая глубокая, как карстовая полость в Крыму. И тем не менее, покуда не найдётся что-нибудь побездоннее, господин хороший решил застолбиться временно здесь.
— Ты знаешь, — говорила Катя, — он вычитал где-то, что эти ублиетки обычно имеют дно, но каждая из них в особый свой день открывается и даёт дорогу к самым недрам Земли. Как ты думаешь, это чушь собачья или тут что-то есть?
— Не знаю, — пожал плечами Владимир Георгиевич. — Самые безумные идеи часто оказывались истинными и совершали перевороты. Можно установить постоянное наблюдение за нашей ублиеткой и проверить, наступит ли тот самый день в году, когда она раскрывается.
— А если этот день наступает не раз в году, а раз в десятилетие? Раз в столетие? Тогда что?
— Ничего. Если его высочеству хочется, пусть следит за ублиеткой сотню лет.
— Ты всё-таки презираешь его, и это нехорошо, — вздохнула Катя с укором, уловив ироничную интонацию в произнесении им слов «его высочество». Дело в том, что князь Жаворонков был невысок ростом, и, может быть, потому ему нравилось, когда его всерьёз величают «его высочество». Владимира Георгиевича это неизменно забавляло. Как и вся ситуация — в первый раз Катя вышла замуж по любви, во второй — по расчёту и потом своего первого мужа сделала управляющим всеми делами в государстве своего второго.
— Ты не права, — возразил отец-основатель. — Я чрезвычайно уважаю нашего князя. Прости, если тебе послышалось в моих словах презрение.
— Ладно, высочайше прощаю.
Они взошли на холм, ступили на каменные плиты фундамента.
— Фу ты! — воскликнула княгиня. — Ключи-то я дома оставила!
— В Москве? — рассмеялся Ревякин.
— Да нет. Димон, голубчик, сбегай обратно во дворец, принеси ключи. Они у меня в комнате, в ларце над камином.
— Над камином? В ларце? — переспросил телохранитель, немного ещё поразмыслил и всё же решил сбегать.
— Вот умница, — с облегчением вздохнула Катя. — А мы пока поцелуемся, чтобы согреться. К вечеру, смотри, как холодно стало.
Она подошла к Владимиру Георгиевичу, и они стали целоваться. Этот поцелуй радости отцу-основателю не доставил, поскольку он всё время думал о том, что на них сейчас может издалека откуда-нибудь смотреть Марина. Зачем это надо?
— Не любя поцеловал, — оторвавшись от его губ, сказала Катя. — Ну ладно. Может, там лучше поцелуешь. Пошли.
