Затем они с отцом Николаем отправились в храм.
— Что, никого нет в Закатах? — спросил Чижов по пути, вдыхая чистый воздух, с любовью оглядывая кладбище, на котором в своё время столько пришлось потрудиться, расчищая могилы, заросшие бурьяном.
— Две старушонки, — отвечал священник. — Прасковья да Марья. Хорошо хоть эти имеются. Приходят, помогают, готовят. А дачники ихние летом только приедут. Хотя, может, из Левриков кто и прибудет завтра.
— Да! Про зайца-то я не рассказал, — вспомнил Василий и стал рассказывать про напавшего на него леврика. Пока дошли до храма, успел поведать эту страшную историю.
— Да, со зверьём нынче что-то не то делается, — отвечал отец Николай. — Крупнеть стал зверь. Заводы в округе стоят, природа очищается. Природе — благодать, а людям — подыхать. Поневоле на село возвращаться станут. Может, в этом есть смысл Божий. Ну, Господи помилуй!
Они вошли в храм. Прасковья да Марья там подметали полы. Вскоре появился и Полупятов.
— Ну что там печка? — спросил отец Николай.
— В ажуре, — отвечал тот.
— Гляди! Чтоб мне Вася не замёрз там. Он у меня и чтец, и певец. Давай, раб Божий Алексей, теперь тут печь налаживай, а то холодновато что-то.
— Батя, сделаем!
Он занялся печью, а Василий и отец Николай начали совершать вечерню Великой Субботы, которую вообще-то положено совершать во второй половине дня пятницы, но попускается и в первой. После «Ныне отпущаеши» под пение тропарей вынесли Святую Плащаницу и установили её перед алтарём, украсили гирляндами искусственных цветов. К часу дня вечерню закончили, приложились к плащанице под пение стихиры «Приидите, ублажим Иосифа приснопамятного...» В храме стало теплее, печь, налаженная Полупятовым, весело горела, пощёлкивая.
— Ну, Вася, исповедоваться завтра будешь?
— Завтра, батюшка. А к Причастию, если допустите, то в Святую Ночь.
— Отец Николай, — обратился тут к священнику Полупятов. — А мне можно сейчас исповедоваться?
— Иди, исповедоваться никогда не воспрещено, — призвал его священник.
Чижов отступил подальше и издали наблюдал за исповедью «Кудеяра». Тот подошёл вплотную к отцу Николаю, и батюшка немного поморщился. Чижов вспомнил, что от Полупятова разило похмельным перегарчиком. Встав перед священником, крестом и Библией в немного приблатнённую позу, раб Божий Алексей стал чего-то говорить, прищёлкивая пальцами правой руки. Отец Николай терпел, слушая его, потом что-то долго говорил сам. Наконец Полупятов нагнул свою могучую выю, но так, чуть-чуть только, и отец Николай с недовольным видом своей рукой пригнул эту выю побольше, накрыл епитрахилью и перекрестил голову кающегося грешника:
