— Это и есть то самое таинственное место, о котором ты мне говорила? — спросил он Евдокию.
— Да, — ответила она. — Не спеши с выводами. Поначалу и мне всё казалось глупой игрой, но потом меня втянуло. Я хочу знать от тебя, есть ли тут и впрямь что-то значительное.
— Пока мне хорошо здесь только потому, что я рядом с тобой, — сказал Сергей Михайлович и стал изучать портреты, висевшие на стенах. Подбор был весьма неожиданный. По правую руку висели Антон Павлович Чехов, Чарльз Спенсер Чаплин, Василий Иванович Чапаев, Николае Чаушеску, потом неизвестно кто, потом Уинстон Черчилль и Корней Чуковский. По левую руку сплошь красовались какие-то монголо-китайцы, про которых нетрудно было смекнуть, что все они тоже начинаются на букву Ч. Сергей Михайлович усмехнулся, он понял, что и причудливый подсвечник тоже имеет форму буквы Ч. И вдобавок четыре стены, потолки, пол. Он посмотрел на Евдокию, легко представил себе, как их сейчас будут дурачить, и она стала ему ещё милее своей наивностью.
— Понимаю, — сказала она. — Ты стал о чём-то догадываться, и тебе смешно. Но умоляю тебя, дождись лекции Святослава Зиновьевича и, лишь прослушав её, делай окончательные выводы.
— Ну я понимаю, Чехов, Чаплин, Чапаев. После того как ты дала мне роман Пелевина, я обеими руками за то, что Василий Иванович не только персонаж народных анекдотов. Ну а Чуковский? А Чаушеску?..
— Потерпи, пожалуйста, Серёжа, всё узнаешь.
Зал тем временем постепенно заполнялся. Некоторых гостей Святослав Зиновьевич приводил лично и сам усаживал. Вскоре за спиной у Сергея Михайловича и Евдокии образовалась парочка, мгновенно защебетавшая по-английски. Вслушиваясь в их разговор, Тетерин некоторое время развлекался тем, что пытался угадать, оба ли они являются коренными носителями языка международного общения, и наконец пришёл к выводу, что носителем был господин лет пятидесяти, а дама лет тридцати пяти — при нём и явно русская, потому что она несколько раз промолвила: «Ох, горе моё!» и «Чудеса, да и только!» Потеряв интерес к англоиду и его спутнице, Сергей Михайлович ещё раз оглядел портретную галерею, зевнул и не выдержал:
— А почему нет Чубайса? Черномырдина? Чикатило?
— Ч-ш-ш! — приложив палец к губам, пресекла его иронию Евдокия, ибо все стали стихать и на сцену вышел Вернолюбов в чёрной мантии, надетой поверх чёрного смокинга. Сорочка на нём тоже была чёрная. «Четыре чёрных чародея чесали череп чернеца», — вспомнилось Тетерину, а вдовес выплыл Пётр Ильич Чайковский. Почему его портрет отсутствует? Непорядок! А ещё Чиполлино...
