и так возвещает всем прочим неведомое — потому-то я и полагаю пророка всеблагодатным и мощью сходным с Дельфийским Аполлоном. Обычай велит всякому, кто приходит в святилище за оракулом, прежде всего очиститься, иначе будет ему сказано: «Изыди из храма!» — вот так же, по-моему, должен соблюдать себя и тот, кто готовится прорицать: да не одолеет душу его никакая скверна, да не опоганит помыслы его язва заблуждений, да изречет он пророчество свое в чистоте, внимая лишь себе и треножнику в сердце своем, дабы истинным и громозвучным возгласилось вещание! А стало быть, нечего дивиться, ежели ведома сия премудрость тебе, чья душа преисполнена эфиром».
43. Затем, оборотясь к Дамиду, Иарх ласково спросил: «Ну, а ты, ассириянин, неужто не обладаешь пророческим даром — это при таком-то товарище?» — «Зевс — свидетель, обладаю, — отвечал Дамид, — во всяком случае, относительно своего собственного предопределения. Когда впервые встретился я с этим вот Аполлонием, показался он мне отличен мудростью, величием, разумением и стойкостью, но когда увидел я вдобавок, сколь превосходна его память, сколь обширна ученость, сколь сильна любознательность — и тут словно божественное знамение мне явилось! Пришло мне на ум, что ежели приближусь я к нему, то из глупца и невежды сделаюсь мудрецом, из дикаря — человеком благовоспитанным, а ежели последую за ним в его странствиях, то увижу индусов и увижу вас, и приобщусь эллинам, сам сделавшись от него эллином. Так вот, ваши пророчества касательно всяких великих дел вы сравниваете с дельфийскими или додонскими, или какими пожелаете, а тут пророчит всего лишь Дамид, да и пророчит только о себе самом — такое пророчество похоже разве что на ворожбу старой побирушки касательно овец и прочего подобного».
44. Все мудрецы посмеялись этим речам, а когда унялся смех, Иарх воротился к разговору о волхвовании, перечислив многие блага, кои несет оно людям, и величайшим из этих даров назвал врачевание, ибо никогда-де не постигли бы мудрые Акслепиады сию науку, не будь Асклепий сыном Аполлона и не приготовляй он потребное каждому недугу зелье по слову и вещанию отца своего — и не только детям своим передал Асклепий это искусство, но и почитателей своих научил, какими травами врачевать влажные раны и какими засохшие или покрытые коростой, и какою мерою отпускать лечебное снадобье, дабы изгнать воду у водяночных или задержать кровь у кровоточивых, или остановить чахотку и проистекающее от нее истощение. «Кто будет отрицать, — продолжал Иарх, — что от волхвования идет наука и о противоядиях, и о лечении теми же самыми ядами множества недугов? Ибо, по моему разумению, без посредства пророческой мудрости никогда не отважились бы люди сочетать губительные зелья со спасительными».
