31. Дед мой был царем и мне тезкою [70], отец же мой был частным человеком, ибо осиротел совсем юным и, по индийским законам, опекунами ему были назначены двое родичей. Однако, клянусь Солнцем, царские обязанности они исполняли недобросовестно и несообразно, так что подданные тяготились их властью, и шла о ней дурная молва. Наконец некоторые из вельмож составили заговор, напали на правителей во время праздника и убили их как раз, когда они приносили жертву Инду. Дорвавшись до власти, заговорщики стали управлять государством сообща, а отца моего, коему не минуло еще и шестнадцати лет, родня из страны отослала за Гифас к тамошнему царю — у того держава куда богаче и многолюднее моей, — и царь этот пожелал его усыновить, но отец мой от этого отказался, объяснив, что не следует противиться Случаю, лишившему его даже и собственного царства, а взамен попросил позволить ему любомудрия ради уйти к мудрецам, ибо тогда-де и собственные горести легче будет ему стерпеть. А когда царь захотел вернуть ему отеческий престол, он отвечал: «Если ты поймешь, что я стал истинным философом, верни мне царство, а если нет — позволь мне идти своим путем». После этого царь самолично отправился к мудрецам и объявил, что будет им премного признателен, ежели позаботятся они об отроке, столь благородном от природы, да и мудрецы, разглядев в отце моем некое величие, рады были приобщить его к своей мудрости и благосклонно наставляли ретивого ученика. На седьмой год после этого царь занемог и в смертный час, послав за моим отцом, назначил его сонаследником державы вместе со своим собственным сыном, а также обручил его со своей подросшей дочерью. Отец же, увидев, что царевич окружен льстецами и погряз в пьянстве и других пороках, а к нему самому относится с подозрением, обратился к своему соправителю с такими словами: «Владей всем один и сам кормись со своей державы, ибо нелепо будет, ежели тот, кто не сумел удержать собственного царства, обнаглеет настолько, чтобы править чужим. Только сестру мне отдай — больше мне от тебя ничего не надо». И женившись на царевне, поселился он возле мудрецов, имея в уделе семь зажиточных деревень, каковые деревни царь дал в приданое за своей сестрой. Я — плод этого союза, и отец, образовав меня прежде по-эллински, затем отправил меня к названным мудрецам еще до достижения принятого возраста — минуло мне тогда лишь двенадцать лет, — а мудрецы воспитали меня, словно свое чадо, ибо ко всякому, кто явит им знание греческого языка, питают они особую приязнь, потому что, по их мнению, такой человек отчасти уже уподобился им.
